День догорел на сфере той земли,

      Где я искал путей и дней короче.

      Там сумерки лиловые легли.

      Меня там нет. Тропой подземной ночи

      Схожу, скользя, уступом скользких скал.

      Знакомый Ад глядит в пустые очи.

      Я на земле был брошен в яркий бал,

      И в диком танце масок и обличий

      Забыл любовь и дружбу потерял.

      Где спутник мой? - О, где ты, Беатриче? -

      Иду один, утратив правый путь,

      В кругах подземных, как велит обычай,

      Средь ужасов и мраков потонуть.

      Поток несет друзей и женщин трупы,

      Кой-где мелькнет молящий взор, иль грудь;

      Пощады вопль, иль возглас нежный - скупо

      Сорвется с уст; здесь умерли слова;

      Здесь стянута бессмысленно и тупо

      Кольцом железной боли голова;

      И я, который пел когда-то нежно, -

      Отверженец, утративший права!

      Все к пропасти стремятся безнадежной,

      И я вослед. Но вот, в прорыве скал,

      Над пеною потока белоснежной,

      Передо мною бесконечный зал.

      Сеть кактусов и роз благоуханье,

      Обрывки мрака в глубине зеркал;

      Далеких утр неясное мерцанье

      Чуть золотит поверженный кумир;

      И душное спирается дыханье.

      Мне этот зал напомнил страшный мир,

      Где я бродил слепой, как в дикой сказке,

      И где застиг меня последний пир.

      Там - брошены зияющие маски;

      Там - старцем соблазненная жена,

      И наглый свет застал их в мерзкой ласке…

      Но заалелся переплет окна

      Под утренним холодным поцелуем,

      И странно розовеет тишина.

      В сей час в стране блаженной мы ночуем,

      Лишь здесь бессилен наш земной обман,

      И я смотрю, предчувствием волнуем,

      В глубь зеркала сквозь утренний туман.

      Навстречу мне, из паутины мрака,

      Выходит юноша. Затянут стан;

      Увядшей розы цвет в петлице фрака

      Бледнее уст на лике мертвеца;

      На пальце - знак таинственного брака -

      Сияет острый аметист кольца;

      И я смотрю с волненьем непонятным

      В черты его отцветшего лица

      И вопрошаю голосом чуть внятным:

      «Скажи, за что томиться должен ты

      И по кругам скитаться невозвратным?»

      Пришли в смятенье тонкие черты,

      Сожженный рот глотает воздух жадно,

      И голос говорит из пустоты:

      «Узнай: я предан муке беспощадной

      За то, что был на горестной земле

      Под тяжким игом страсти безотрадной.

      Едва наш город скроется во мгле, -

      Томим волной безумного напева,