«Хауорт, 20 февраля 1834.

      Твое письмо доставило мне подлинное и глубокое удовольствие, вызвав у меня немалое изумление. Мери раньше уже уведомляла меня о твоем отъезде в Лондон, и я не решалась рассчитывать на какие-либо сообщения от тебя, пока ты окружена великолепием и новизной этого великого города, который называют торговой метрополией Европы. Полагаясь на мои представления о человеческой натуре, я думала, что маленькая деревенская девочка, оказавшаяся впервые в ситуации, столь искусно созданной для того, чтобы возбуждать любопытство и отвлекать внимание, совершенно забудет, по крайней мере на какое-то время, о всем далеком и привычном и целиком отдастся тем сценам, которые предстанут перед ее взором. Однако твое доброе, интересное и столь доброжелательное письмо доказало мне, что я была не права и не милосердна в своих предположениях. Меня очень позабавил твой беспечный тон при описании Лондона и его чудес. Не испытала ли ты трепет, глядя на собор Св. Павла или Вестминстерское аббатство? Не было ли у тебя чувства интенсивного жгучего интереса, когда в Сент-Джеймс ты увидела дворец, служивший резиденцией многочисленным королям Англии, и когда ты любовалась их настенными портретами? Тебе не следует слишком бояться показаться деревенщиной; великолепие Лондона вызывало удивленные восклицания путешественников, хорошо знавших свет во всеми его чудесами и красотой. Видела ли ты уже кого-либо из великих персон, которых заседание парламента удерживает сейчас в Лондоне – герцога Веллингтонского, сэра Роберта Пила, графа Грея, мистера Стенли, мистера О’Коннела? На твоем месте я бы не слишком стремилась предаваться чтению во время пребывания в этом городе. Сейчас для наблюдений тебе следует полагаться на свои глаза и хотя бы на время отложить те зрелища, которые создают для нас писатели».

      В постскриптуме она добавляет:

      «Не могла бы ты любезно сообщить мне, сколько музыкантов играет