Какие-то серьезные, еще не вполне осознанные изменения происходят в ней. Впервые в жизни она мягко прикасается ладонями к своему телу, ощущая доселе незнакомый трепет. Голод по любви не дает ей покоя. Внезапно, в полную силу, чувство существования врывается в ее одиночество. Не прошло и недели, как она находит на столе письмо от Израиля Шику с просьбой о встрече и консультации по вопросам генетики растений. Шик вернулся из отпуска, который вновь провел с пожилой одинокой женщиной в друзском селе на горе Кармель. В свое время она была послана в кибуц Мишмар Аэмек ассоциацией садовников – решить проблему выращивания овощей и фруктов. Однажды в их квартиру вошла толстая женщина, демонстративно поставила на стол большой белый кувшин и ушла. Шик ликовал, распустив хвост, как павлин: “Именно такой кувшин был у моих родителей в Варшаве”.

      Всё в Наоми перевернулось. Она украла письмо от Израиля, уединилась в укромном уголке, перечитывая его, словно наэлектризованная его почерком. Товарищи замечают, что нечто необычное происходит с ней в последнее время. Движения ее стали нервными. Внезапно она вскакивает с места, убегает с работы, словно неведомая сила несет ее неизвестно куда. Причина ее беспокойства в том, что Шик пригласил Израиля явиться к нему, на плантацию по выращиванию овощей в любое удобное для него время. И она каждый день поджидает Израиля на шоссе, у автобусной станции, словно ожидает пришествия Мессии. Наконец, он появился. Она идет ему навстречу.

      “Я буду ждать тебя в роще”, – говорит он ей.

      Щебетанье воробьев, шорох деревьев, неожиданные слезы облегчения вырываются из ее глаз под сенью сосен. Израиль появился в роще. Жар и холод объемлют ее тело. Он спрашивает, как она себя чувствует, здоровы ли дети, как они развиваются. Она равнодушно отвечает. Израиль удивлен.

      “У детей должен быть дом”.

      “В детском саду есть воспитательница – Этка. Дочка зовет ее мама “.

      Она стесняется сказать ему, что дочь от рождения вызывала в ней дрожь и отторжение. Израиль потрясён. Дети в кибуце растут отдельно от родителей. Воспитатели отвечают за их развитие и за всё, в чем они нуждаются. Только два часа в сутки дети общаются со своими родителями. Как же можно не использовать это, отведенное кибуцем, время для общения с детьми, не гулять с ними?

      “Наоми, невозможно так жить. Это твои дети, а не какой-то другой женщины”. Она не понимает его волнения. Кто растил ее, братьев и сестер, как не воспитательницы. Так было принято в буржуазных семьях на ее родине, в Германии. Да и сейчас богатые родители отдают детей воспитателям и частным учителям.

      “Они похожи на своего отца”, – пытается она нарушить его многозначительное молчание, – они чужды мне, как и я чужда им. Нет у меня с ними контакта”.

      “Ты должна преодолеть это отчуждение и быть с ними”, – решительно настаивает он и продолжает расспрашивать о детях.

      “Старшая не хочет вообще учиться и ведет себя агрессивно с другими детьми”. Она стесняется признаться, что приступы злости у дочери и стиль ее разговора действуют