‹…› Всем прожитым был он пресыщен, все прожитое было ему гадко.

      А между тем он был в полном цвете молодых сил, которые развились в нем свободно и широко.

      Он был хорош, как муж, но на устах его мелькала иногда обаятельная, змеиная улыбка женщины. Минуты такой улыбки бывали редки, но они бывали. И то не были минуты мечтательности, ибо мечтательность есть ожидание лучшего. Нет! То был страшный, непостижимый, противоречащий рассудку возврат первоначальных детских снов, розовых сияний, какими окружен Божий мир для едва пробудившегося сознания. В нем была способность усыплять свое я и во время сна накидывать на него сброшенную оболочку.

      В нем была способность обманывать себя, отрекаться от своего я, переноситься в предметы.

      Он был художник в полном смысле этого слова: в высокой степени присутствовала в нем способность творения… ‹…›

      С способностью творения в нем росло равнодушие.

      Равнодушие – ко всему, кроме способности творить, – к Божьему миру, как скоро предметы оного переставали отражаться в его творческой способности, к самому себе, как скоро он переставал быть художником.

      Так сознал и так принял этот человек свое назначение в жизни… Страдания улеглись, затихли в нем, хотя, разумеется, не вдруг.

      Этот человек должен был или убить себя, или сделаться таким, каким он сделался… Широкие потребности даны были ему судьбою, но, пущенные в ход слишком рано, они должны были или задушить его своим брожением, или заснуть, как засыпают волны, образуя ровную и гладкую поверхность, в которой отражается светло и ясно все окружающее. ‹…›

      Я не видал человека, которого бы так душила тоска, за которого бы я более боялся самоубийства.

      Я боялся за него, я проводил часто ночи у его постели, стараясь чем бы то ни было рассеять это страшное хаотическое брожение стихий его души. ‹…›

      Он смеялся цинически над моею жаждой веры, убеждая меня, что я слишком умен, чтобы верить во что-нибудь. ‹…›

      …Но зачем же сердце просит доверенности, зачем стремится оно жадно разделить каждое святое, прекрасное впечатление?… ‹…›

      Да! Этот человек один из немногих избранников искусства – и у меня есть назначение около него… ‹…›

      А. А. Григорьев. «Офелия».

      Ответы А. А. Фета на вопросы «Альбома признаний» дочери Л. Н. Толстого Татьяны Львовны

      1. Главная черта вашего характера? – Заботливость.

      2. Какую цель преследуете вы в жизни? – Полезность.

      3. В чем счастье? – Видеть плоды усилий.

      4. В чем несчастье? – В безучастии.

      5. Самая счастливая минута в вашей жизни? – Когда надел студенческий мундир.

      6. Самая тяжелая минута в вашей жизни? – Когда узнал, что все мое достояние расхищено.

      7. Чем или кем желали бы вы быть? – Вполне достойным уважения.

      8. Где бы желали жить? – В сочувственном кругу.

      9. К какому народу желали бы вы принадлежать? – Ни к какому.

      10. Ваше любимое занятие? – Знакомство с поэтами.

      11. Ваше любимое удовольствие? – Охота.

      12. Ваша главная привычка? – Бранить тупость и пить кофе.

      13. Долго ли бы вы хотели жить? – Наименее долго.

      14. Какою смертью хотели бы вы умереть? – Мгновенной.

      15. К чему вы чувствуете наибольшее сострадание? – К незаслуженным мукам.

      16. К какой добродетели вы относитесь с наибольшим уважением? – К терпению.

      17. К какому пороку вы относитесь с наибольшим снисхождением? – Скупость не глупость.

      18. Что вы всего более цените в мужчине? – Ум.

      19. Что вы более цените