Прошел не один месяц, и вот, наконец, Верховный суд отменил приговор, вернув дело в прокуратуру, чтобы провести новое следствие.

      Это могло, наверно, случиться и раньше, если бы не Додонов: он писал, требовал, угрожал. Был он и у меня – симпатичный, скромный такой, с тихим голосом, придавленный горем, которое на него свалилось.

      – Что это вы, – сказал он с укором, – о гуманизме рассуждаете, о совести, а выгораживаете убийц?

      – Не убийц, а истину, – возразил я. – Не выгораживаю, а ищу. А что, по-вашему, должен делать защитник?

      – Все слова, слова, слова… – Он грустно покачал головой. – Ну, хоть маленькое-то сомнение у вас есть? Хоть на минутку вы можете допустить, что эти звери – убийцы?

      Я уже не мог допустить это даже и на минутку, но осторожность взяла верх.

      – Сомнение остается всегда. – Я, кажется, тоже заговорил приевшимся юридическим сленгом. – Оно верный путь к отысканию истины.

      – И ваша совесть будет чиста, если люди, в чьей невиновности вы убеждены не до конца, останутся на свободе?

      – Ну, а ваша будет чиста, если люди, чья виновность не доказана абсолютно, окажутся за решеткой? А один из них даже расстрелян?

      Кажется, он задумался. Неужели эта простейшая мысль к нему раньше не приходила?

      – Но ведь должен же кто-то ответить за смерть моего мальчика!

      В его голосе звучали слезы, их искренность сомнения не вызывала. Чем мог я его утешить? Как быть в трагической ситуации, где каждый по-своему прав?..

      – За несчастный случай кто может ответить?