И вот вода светлее стала,

      Поголубела, замерцала…

      Остановился я: послышался мне гул;

      Он поднимался из-за края

      Широкой ямы; замирая,

      Я к ней приблизился, и голову нагнул,

      И вдруг сорвался… Миг ужасный!

      Стоял я пред толпой неясной:

      Я видел: двигались в мерцающих лучах

      Полу-скелеты, полу-люди,

      У них просвечивали груди,

      И плоть лохмотьями висела на костях,

      То мертвецы по виду были

      И все ж ходили, говорили,

      И все же тайная в них жизнь еще была.

      Они о чем-то совещались,

      И то кричали, то шептались:

      Гром падающих скал, хруст битого стекла…

      Я изумлен был несказанно.

      Вдруг вышел из толпы туманной

      И подошел ко мне один из мертвецов.

      Вопрос я задал боязливый,

      Он поклонился молчаливо,

      И в этот миг затих шум странных голосов…

      «Мы судим…» – он сказал сурово.

      «Мы судим…» – повторил он снова,

      И подхватили все, суставами звеня:

      «Мы многих судим, строго судим,

      Мы ничего не позабудем!»

      «Но где ж преступники?» – спросил я.

      На меня взглянул мертвец и усмехнулся,

      Потом к собратьям обернулся

      И поднял с трепетом костлявый палец ввысь.

      И точно сучья в темной чаще,

      Грозой взметенные летящей, —

      Все руки черныя и четкия взвились,

      И, угрожая, задрожали,

      И с резким лязгом вновь упали…

      Тогда воскликнул он: «Преступники – вон там,

      На берегу страны любимой,

      По воле их на дно сошли мы

      В кровавом зареве, разлитом по волнам.

      Но здесь мы судим, строго судим

      И ничего не позабудем…

      Итак, друзья, итак, что скажете в ответ,

      Как мните вы, виновны?»

      И стоглагольный, жуткий, ровный,

      В ответ пронесся гул: «Им оправданья нет!»

      Чтобы не описывать эту мерзость дальше, позвольте привести еще одно стихотворение не менее великого Максимилиана Волошина. Оно называется «Терминология».