Отнюдь не баловень судьбы,

      но под её звездой рождённый,

      ты на века опередил

      тенденции и стили. Тёрнер,

      ты на туманный альбион

      привнёс иные смыслы, вкусы.

      Из будущего почтальон,

      смысл пуританства не нарушив,

      иной реальности в дыру

      сам заглянул. А там подсказка.

      Метель чертила на ветру

      круги, всё плотно перепачкав.

      Так в жизни или в мастерской

      творит непревзойдённый мастер.

      Что плотный Рубенс пред тобой

      или вещественный Веласкес?

      Писать, творить иль со-творить

      дано извне. И света смыслом

      движенье кисти воспарит

      над быстротечностью искусства,

      где каждый миг запечатлён.

      Композиционно неподсуден

      земной итог иным мирам —

      отчёт о том, что в мире людном

      есть зрительный предел лучу

      из центра светового нерва,

      идущего в спираль ночи

      и выпрямленного светом утра.

      Сколько боли, несчастий и горя

      суждено на веку пережить!

      О мучительно-горестный Гойя!

      Живописный роскошный язык:

      андалузского жара палитра,

      хищно-чёткий рисунок – Мадрид

      и цыган плутоватые лица.

      Впрочем, так же, как лица возниц

      в запряжённых волами повозках.

      По беспутью кастильских земель

      тянут груз бесконечных уловок,

      неподъёмно-тяжёлых потерь.

      Ты – и грешник, и праведник, Гойя.

      Мрак сознанья – испанский сапог

      сжал клещами – не вырваться – горло.

      Королевство – по коже мороз! —

      причесало народ подчистую

      и хребет норовит всем сломать.

      О прозревший в страданьях художник,

      для тебя эта мука не в масть,

      а в погибель безгласному люду

      окровавленной метой легла.

      Вороньё, вороньё отовсюду.

      Чёрной тенью накрылась страна,

      полыхнула костром. Инквизитор —

      сам король, усмиряющий чернь.

      Это чем-то да будет чревато

      для испанской короны, поверь.

      А тебе всё дано: и признанье,

      и наветы дворцовых интриг,

      и сермяжная голая правда,

      и посконный народный язык,

      на котором не принято с Богом

      гордым грандам в дворцах говорить.

      но ущербное счастье – убого.

      По застывшим канонам творить,

      выхолащивать жизнь из палитры,

      анемичные гладить холсты —

      не про твой неуёмный характер.

      Ты, ослепший от красоты

      жизни, грешной и бестолковой,

      в полноте жизнелюбья своей

      в безысходной Испании, Гойя,

      светишь ярко зажжённой свечой.

      И