Владимир Вернадский. Дарья Буданцева
Читать онлайн книгу.
начать обустраивать такие бесплатные читальни и постоянно пополнять их литературой. В итоге тем самым великим делом, которым братство могло бы служить народу, они избрали народное просвещение.
Работа закипела. Сергей Ольденбург вместе с Иваном Гревсом вошли в Петербургский комитет грамотности. Первым результатом их деятельности стало открытие двух бесплатных народных библиотек – имени Пушкина и имени Тургенева.
Вернадский начал плотно изучать все связанное со структурой, историей университетов, позже применяя эти знания на деле.
Вскоре в их кружок влились и девушки, многие из которых искали «реальное дело». Одной из них была Наталья Старицкая, будущая жена и лучший друг Вернадского. Она была старше его на два года.
На Троицком мосту через Неву Владимир признался девушке в любви. Наталья отказала юноше, но разрешила писать письма. После признания они оба разъехались. Старицкие – на дачу, Вернадский – в Финляндию для исследований.
Вернадский беззастенчиво пользовался возможностью писать Наталье Егоровне письма. Это было его первое серьезное чувство. И, как любой неопытный в любви человек, он сначала отрицал свои чувства. Он планировал полностью посвятить себя науке и великому делу «Братства». Куда уж тут любви вмешиваться в его планы. «Вспомнился мне один разговор, который велся ровно год [назад] на палубе по Ладоге, разговор шел о любви, мое отношение к любви и ее силе было до тех пор скептическое, я насмешливо улыбался, когда выставлялась сила этого великого чувства, когда говорилось о его значении; мне кажется даже, я и высказал это. В гордости своей я думал: нет того чувства, какого нельзя бы перебороть, нет ничего, нет никого, кто бы мог свернуть меня с дороги, ясно и резко поставленной; всякое чувство сломлю я своей волей, не преклонюсь ни пред одним человеком, что решил я, то и сделаю – хорошо ли, дурно ли мое дело, никто мне не будет судьей, ни на кого не обращу я внимания при поступках своих. Теперь мне странны и дики эти мысли, чем-то далеким веет от них. И все произвело чувство, да, понятно, и то было чувство – чувство гордости, чувство чувством и вышибается».
Вернадскому казалось, будто в нем борются две противоположные ипостаси: «Один говорил, что я должен это бросить все, если хочу познать истину, если хочу сделать что-нибудь, хочу пережить возможно больше; другой говорил, что я не могу познать истину, не испытав этого чувства, что странно и смешно и нехорошо жить одним умом и ему все приносить в жертву, что, наконец, тут я рассуждать не могу, что иначе это чувство, так долго во мне дремавшее, меня сломит».
Он с упоением анализировал нового себя. Он изучал свои эмоции, исследовал глубину своих чувств. И с удивлением приходил к выводу, что, оказывается, любовь не наука. Ее нельзя просчитать, и нет величин, которыми ее можно измерить. Ей можно только покориться. Что Вернадский и сделал. «Как тяжело это время было для меня, Вы не можете и представить себе. Наконец, после одного разговора с Вами я почувствовал, что все точно порвалось во мне, что исчезли,