Урс дочитал книжку до конца. Эльфи решила все кроссворды. Они забеспокоились. Эльфи даже позвонила в полицию, но там их всерьез не приняли и пожелали счастливого Нового года. Эльфи и Урс сели у камина и стали прислушиваться, не идем ли мы; так они прождали много часов, у Урса стало дергаться веко, а у Эльфи начали трястись руки. Когда мы вошли, Эльфи закричала, и мы вздрогнули от ужаса. Таксист, наконец явившись, сказал, что просто забыл о нас. Он уже закончил работать и тут вдруг вспомнил про нас и снова оделся. «И вот я здесь. Столько снега намело, вообще-то цепи нужны, но для последней поездки в этом году нет смысла их надевать, садитесь, пожалуйста». Поездку я уже не помню. Зато помню крик Эльфи. И выражение ее лица. И разочарованный взгляд, который она бросила на Петра, молча направляясь мимо нас в кухню, чтобы – как сообщил нам ее посланник Урс – без помех приготовить фондю. Был уже поздний вечер, когда мы собрались за столом и принялись макать кусочки хлеба в расплавленный сыр. Каждый кусочек мы запивали рюмкой вишневки. До полуночи Эльфи не сказала ни слова. Когда послышался звон церковных колоколов, она вскочила, закричала: «С Новым годом!» и бросилась обнимать всех по очереди, даже меня, несмотря на потерянный сапог. Потом она надела желтый шелковый тюрбан и заявила, что заглянет в наше будущее. Там она увидела нас по парам, увидела наших счастливых детей и даже, на некотором отдалении, но тем не менее отчетливо – так она уверяла – наших внуков. Петр улыбнулся, и Эльфи послала ему воздушный поцелуй. Так закончились этот вечер и этот год.

      Прошли годы, и Марк выставил Лизу за дверь, они тогда уже были женаты. Причина – ревность; он заподозрил, что у нее роман с их семейным врачом – она наведывалась к тому почти каждую неделю из-за нейродермита. Потом Лиза заявила, что Марк ее изнасиловал. Она ушла от него, поселившись на первое время – и это показалось странным не только мне – у его родителей Урса и Эльфи. Детей у них не было. (Все это я узнала окольными путями.)

      Я рассталась с Петром спустя год после того года, который начался в Ленцерхайде, осенью, – моя подружка Катрин в один прохладный июльский день рассказала мне, что он мне с ней изменил, год тому назад. Я ему, правда, тоже изменила. Но шашни с Катрин – это предательство, решила я. Потом мы еще время от времени общались, но все реже и реже. «Мне нужно побыть одному», – сказал он, а я была только за.

      Один из сыновей плачет. Посмотрим, получится ли у меня выдержать характер, дождаться, пока муж выйдет из своей комнаты, включит фонарик и пойдет посмотреть, что случилось. Собака выбирается из-под стола и смотрит на меня с укором. «Я не глухая», – говорю я. И пытаюсь не замечать ни плача, ни собаки. В коридоре сталкиваюсь с мужем. «Я посмотрю», – говорит он. «Хорошо», – отвечаю я. Он идет налево в детскую, я – направо, обратно к себе в кабинет. Перечитываю, что написала. Смотрю в окно. Идет снег.