Генри пришел в себя в мире снов – как всегда, судорожно хватая ртом воздух, будто слишком долго держал дыхание под водой. Первые несколько секунд затопило паникой, пока сбитый с толку разум спешно восстанавливал контроль над происходящим. Сердце постепенно вернуло нормальный ритм, дыхание успокоилось. Генри поморгал, давая глазам привыкнуть к местному освещению. Свет в мире снов был резкий, беспощадный: самые обычные вещи – копну сена, фургон, лицо – он делал смертельно прекрасными, а временами и слегка дьявольскими.

      Прямо сейчас эта непривычная яркость выхватывала физиономии целого стада бизонов, бесстрастно уставившихся на Генри своими глубокими темными глазами.

      – Привет, – сказал он величавым тварям.

      Бизоны раскрыли рты, и из них, словно из радиоприемника, полилась музыка. Генри расплылся в улыбке.

      – Потанцуем? Нет? Хорошо, в следующий раз.

      Позади вздымались высокие, укрытые снегом холмы, прятавшие верхушки в облачном одеяле. Неподалеку на камне сидела Тэта, глядя на раскинувшуюся внизу деревню, где ленты дыма вывивались из ряда плывущих в воздухе бездомных труб.

      – Здравствуй, милая, – молвил Генри, вставая рядом.

      От резкого света скулы ее были острее обрыва, как у немецкой кинозвезды[9]. Тэта казалась взволнованной.

      – Что, плохой сон?

      – Да, – отвечала она призрачно-плоским голосом. – Мне не нравятся вон те красные цветы.

      Генри посмотрел туда же, куда она. Где были бизоны, теперь стелилось поле маков. Прямо у него на глазах цветы затрепетали языками пламени и тут же расплавились в густые багряные лужи. Дыхание Тэты участилось – она погружалась в кошмар.

      Голос Генри успокаивал.

      – Слушай, Тэта, почему бы нам не посмотреть другой сон? Может, про цирк? Ты же любишь цирк, правда?

      – Точно, – отозвалась она, и на губах ее расцвела слабая улыбка.

      Когда Генри повернулся к полю, огонь уже превратился в забавного маленького жонглера, который