Софья вышла на улицу, под мелко порубленный снег с дождём, в разгар часа пик. У метро, в толчее спешащих домой людей, ей на глаза попалась девочка лет пяти, ровесница Серафимы. Девочка только что заметила, что матери нет в поле зрения, и, прижав к животу сумку с аппликацией, озиралась по сторонам. Её личико уже начало расплываться в гримасу отчаяния, но заплакать она не успела. Мать, налетев, как орлица, откуда-то сверху, подхватила ребёнка на руки и с возмущёнными возгласами унесла прочь.

      Давно исчезли в толпе мать и дочь, а Софья всё стояла на месте, задеваемая десятками плеч. Ярко и страшно она видела теперь, что решение, принятое ею вчера ночью, определило не только её собственную судьбу, но и судьбу Серафимы. Без оглядки она пожертвовала её детским счастьем, её миром и будущим. И главное, ради кого? Кто этот бог, которому она принесла свою жертву?

      Когда вчерашней ночью Маруся приехала за ним на такси, Саня не то чтобы расстроился – растерялся. Он надеялся одинокой дорогой разобраться с мощным чувством тревоги, захватившим его у сестёр. Причин было несколько, но сильнее всего его волновала Софья.

      Ему всегда казалось, что он знает сестру лучше, чем самого себя, – со всеми тайными и явными устремлениями, привычками, жестами, «пунктиками» и «тараканами». В ту ночь глаза у Софьи были словно повёрнуты внутрь. Она говорила как обычно, привычным образом вскидывала брови, но этот глухой, воткнутый в глубь себя взгляд не мог не испугать Саню! Только однажды он видел у неё такой – когда в летнем волжском отрочестве их неразлучный друг и по совместительству родственник Болеслав объявил, что переезжает с матерью в Варшаву. Саня боялся тогда за сестру, молчаливо