пропели гудки. Фраза Моцарта звучала в этой обстановке великолепно. Однако никто так и не появился. Похоже, что обитателям Бир-Рауд-Селима было наплевать на моего друга дона Джованни и на тысячу трех женщин, которых он лишил девственности в Испании[14].

      Наконец, после того, как я посигналил раз шесть, не меньше, дверь хибары, стоявшей за бензоколонкой, открылась и на пороге появился довольно высокий мужчина, который принялся обеими руками застегиваться на все пуговицы. Занимался он этим не спеша и, пока не закончил, даже не взглянул на «лагонду». Я смотрел на него в открытое окно. Спустя какое-то время он сделал первый шаг в мою сторону… но переступил очень, очень медленно… и затем сделал второй шаг…

      «О боже! – тотчас пронеслось у меня в голове. – Да его же спирохеты замучили!»

      Он передвигался медленно, пошатываясь, неуклюжей походкой человека, подверженного сухотке спинного мозга. Делая шаг, он высоко заносил ногу и потом резко опускал ее на землю, будто пытался раздавить какое-то опасное насекомое.

      Смоюсь-ка я лучше отсюда, подумал я. Успеть бы завести мотор да отъехать, прежде чем он приблизится ко мне. Но я знал, что не смогу этого сделать. Мне был нужен бензин. Я сидел в машине и неотрывно смотрел, как это жуткое создание с трудом передвигается по песку. Он, должно быть, уже много лет болен этой ужасной болезнью, иначе она не перешла бы в сухотку спинного мозга. В профессиональных кругах ее называют tabes dorsalis, и это означает, что больной страдает от перерождения тканей позвоночника. Но знали бы вы, о мои недруги и друзья мои, что дело в таких случаях обстоит гораздо хуже: происходит медленное и безжалостное уничтожение нервных волокон сифилитическими токсинами.

      Между тем человек – назову его арабом – подошел к машине с той стороны, где сидел я, и заглянул в открытое окно. Я отпрянул от него, моля Бога, чтобы он не приблизился более ни на дюйм. Вне всякого сомнения, это был один из самых заразных больных, которых мне когда-либо доводилось видеть. Лицо его было похоже на старинную деревянную резьбу, изъеденную червями, и, глядя на него, я подумал – сколько же еще болезней мучают этого человека помимо сифилиса.

      – Салям, – пробормотал он.

      – Заполни бак, – сказал я ему.

      Он и с места не сдвинулся, с интересом рассматривая салон «лагонды». От него исходил мерзкий, тошнотворный запах.

      – Поторапливайся! – резко проговорил я. – Мне нужен бензин!

      Он взглянул на меня и ухмыльнулся. Это была не усмешка даже, а именно презрительная, издевательская ухмылка, которая, казалось, говорила: «Я – король заправочной станции Бир-Рауд-Селима! Ну-ка, попробуй дотронуться до меня!» В уголок его глаза уселась муха. Он не сделал ни малейшего движения,