Димитрий Самозванец. Фаддей Булгарин
Читать онлайн книгу.
выше кровель. Люди выгребаются из-под снега с воплями отчаяния, ветер ревет и холодным дыханием губит тысячи – но солнце ярко светит на небе. Тревога взволновала душу мою: бегу искать семью и нигде не нахожу. Нижнее жилье завалило снегом, твердым, как лед. Стужа проняла меня до костей. В отчаянье бросаюсь я в окно, смешиваюсь с толпою народа; вижу моих приближенных, царедворцев, жалостно спрашиваю: где жена моя, где мои дети? Меня не узнают или не хотят знать и дерзко отталкивают. Жалость замерла в душах. "Жгите чертоги царские, жгите храмы Божьи!" – вопиют со всех сторон; но при всем усилии невозможно развести огня! Вся природа потеряла живительную силу, всякая пища и питье, оледенев, превратились в камень. Люди стали бросаться на своих братии, как бешеные звери, и пожирать живьем друг друга. Подхожу к одной толпе и – о ужас! – вижу, что изверги сосут теплую кровь из жены и детей моих! Хочу броситься на злодеев – но седой старец удерживает меня за руку. "Поздно, Борис, все свершилось! – сказал он, – страшная наука для тебя, сильный земли! Видишь ли солнце: оно ясно светит на небе; оно не потухло, но утратило теплоту свою – и мир погиб! Горе рабам, если любовь к ним угаснет в сердце их господина; горе господину, если сердце его остынет…" Старец хотел продолжать, но вдруг пронзительный, болезненный вопль моего детища, моего милого Феодора, раздался в ушах моих; дыханье сперлось в груди моей, ум помрачился, я вскрикнул и – проснулся!
Царь Борис подпер рукою голову, облокотившись на стол, и задумался. Монах также молчал и внимательно наблюдал царя.
– Не правда ли, отче Григорий, что сон ужасный? – сказал царь, не переменяя своего положения.
– Ужасен и, если позволишь сказать, не предвещает доброго, – отвечал монах.
– Говори, говори все, что ты думаешь, – сказал царь, – не бойся ничего: думай вслух передо мною.
– Государь! великое бедствие угрожает роду твоему и более всех – тебе!
– А России? – спросил государь, прервав слова монаха.
– России! – сказал монах и задумался. – Россия, – продолжал он медленно, – также претерпит бедствие, но она нетленна и. как адамант в огне, очистится в смутах. Господь Бог не попустит, чтоб заглохла последняя гряда, на которую пересажено с востока животворное древо православия; он не разгонит последнего стада избранных агнцев, и не даст их на съедение лютым волкам. – Монах остановился и, помолчав, примолвил: – Но он может переменить вертоградаря, может вверить избранное стадо другому пастырю…
– Что ты говоришь? – воскликнул царь Борис громким и грозным голосом, – что ты смеешь произнесть в моем присутствии!
– Ты позволил мне думать вслух, государь! – отвечал монах. – Я так думаю, соображая все обстоятельства твоего сна.
– Переменить вертоградаря, переменить пастыря! – воскликнул Борис. – Зловещий вран! не думаешь ли ты, что у меня можно исторгнуть скипетр? что меня можно лишить венца Мономахова? Нет, нет, никто не дерзнет прикоснуться к ним – пока я жив!
– Государь! я вовсе не думаю о тебе; не пророчествую,