Она тонкая, словно лоза,

      и свежа, будто вешние воды.

      У неё золотые глаза

      и веснушки весенней породы.

      А ещё у неё есть душа…

      Вьются всюду за нею повесы,

      потому что она хороша,

      потому что она поэтесса.

      А какие читает стихи!

      Ощущение – так не бывает!

      Оттого мы сегодня тихи,

      от восторга глаза закрывая.

      Она словно посланник небес,

      И настолько доверчива к людям,

      что, когда произносит: – Майн херц! —

      бьётся голубь под левою грудью.

      Я скакал верхом на палке,

      совершая поворот…

      Чикал чикалкой Чикалкин

      и начикал много фот.

      Вот:

      Дядя Петя с тётей Маней,

      как два крепеньких груздя.

      Дядя Петя тётю Маню

      обнимает за грудя.

      Чтобы чётко был в ответе

      за разбитые часы,

      тётя Маня дядю Петю

      поднимает за трусы.

      Беспризорник Бобик лает,

      чешет лапой вшивый бок.

      Пацаны в очко играют —

      веет лёгкий матерок.

      Вадик бабушку Ларису

      вдруг о чём-то попросил,

      потихонечку описал

      и песочком пригасил.

      Я скачу – а как иначе!

      Гордо выпятив живот,

      дядя Гриша тоже скачет

      за пловчихою и ржёт.

      И на этом светлом фоне,

      отряхнувшись от утрат,

      дядя Моня с тётей Соней

      поглощают лимонад.

      Муравьи зашевелились:

      заползают за трусы…

      Из кустов Карандашвили

      наблюдает за Люси.

      И глаза горят, как угли —

      ослепительны до слёз…

      Девки скользкие, как угри.

      Парни мокрые, как хвост.

      Смех и крики: воздух плещет

      от восторга над прудом…

      Из стакана водку хлещет

      с Огурцовым управдом.

      Прошлый век. И полдень жаркий.

      Пятьдесят какой-то год.

      Чикал чикалкой Чикалкин

      и начикал много фот.

      Мы с нею расстались вчера —

      ушел я от этого мрака…

      Мадлен обожает Сёра,

      но не обожает Синьяка.

      И вот я остался один,

      но я не жалею, однако…

      Всего ей дороже Кузмин,

      который без мягкого знака.

      Посмотрит она в небеси

      и сразу заводится трелью…

      Отвергла Мадлен Дебюсси,

      но неравнодушна к Равелю.

      Такой вот печальный сюжет,

      написанный хмурым Эль-Греком…

      Ну, как жить на старости лет

      с тяжёлым таким человеком?!

      Я, был бы композитор,

      не посчитал за грех

      в весеннюю сюиту

      вложить девичий смех.

      А что теперь