«Нервозность проявлялась у меня уже в раннем детстве. Будучи ребенком, я часто терял сознание и при свистке паровоза резко вздрагивал. […] Поскольку школьные обязанности я выполнял с большим рвением и при этом иногда забывал про еду, то был физически очень слаб, и это соединялось с сильной нервозностью. […] Тогдашние проявления были следующие, по очередности: я был хронически взволнован, мог разволноваться по малейшему поводу. Если я входил туда, где собиралось много людей, у меня начинала кружиться голова. Невольно я клал руку на сердце, мне казалось, будто у меня удар, потом начиналось ужасное сердцебиение. Судорожно сжавшиеся во время припадка нервы дрожали во всем теле. […] Рука об руку с этими припадками приходила тяжелая ипохондрия. Если я, например, читал в газете, что с кем-то случился удар, я смертельно бледнел, проводил рукой по сердцу и стонал от страха. […] Мучения, которые доставляет такое расстройство, неописуемы. […] Годами я страдал от мыслей, что не смогу достаточно хорошо исполнять свою работу, что каждодневно приводило к сильнейшему возбуждению».

      «Как человек слабовольный, я пришел в сильнейшее противоречие с самим собой. Это обстоятельство вызвало такие эксцессы, которые обрекли мои нервы на верную гибель. В мою жизнь закрался демон, который был сильнее моей воли, и который перечеркнул весь мой счастливый жизненный путь. Поскольку я не мог противостоять этой дьявольской мощи, я выпал в колею несчастий. Вспоминая, как искусно эта дьявольская сила могла влиять на события, как умело она запускала противотоки и растравляла все мои раны, я вижу перед собой нечто таинственное. […] С тех пор я совершенно точно ощущал, как отдельные нервные нити отрывались от прочих, и часть их текла в спинной мозг и желудок. Сегодня я живу только за счет того единственного нерва, который передает сознание или разум от души к мозгу. Поскольку этот жизненный нерв развит у меня очень хорошо и имеет удивительную крепость и выдержку, то я вынужден видеть, что тело мое уже отмерло вплоть до мельчайшей его части, что отчетливо проявляется в запахе разложения. Так, я, мужчина двадцати одного года – который, не страдая безумием, был одарен большими талантами и, уж конечно, достиг бы преклонного возраста, – вынужден в ясном сознании ожидать своего полнейшего распада».