– Ундина, постойте, – раздалось сзади, но я не обернулась на его призыв. Каким – то чудом мне удалось выбраться из потёмок, лишь пару раз ударившись о невидимые препятствия. В голове стучала одна – единственная мысль: «Домой, только домой! За кого он меня принял, тиская там в темноте?» Об этом я боялась даже думать. Стыд немилосердно жёг мне щёки. Но по пути к выходу меня остановил сын:

      – Мамуль, ты, куда так спешишь? Мне сказали, что где – то здесь видели шефа. Подожди, сейчас я его найду и, наконец, познакомлю вас. Он, правда, классный мужик!

      В ожидании его, я подошла к ближайшему зеркалу, чтобы привести себя в порядок, и едва узнала красивую женщину, отобразившуюся в нём вместо меня. Тут послышался голос сына, который радостно окликнул меня, и я перед собой увидела того самого незнакомца, с которым только что целовалась в театральной подсобке. Надо было отдать должное, он успел привести себя в нормальное состояние, лишь на пиджаке были заметны кое – где грязные пятна – следы нашего с ним рандеву. Мои губы ещё горели от его неистового поцелуя. Он шёл чуть впереди Славы, через плечо что – то ему серьёзно объясняя. На слова моего чада:

      – Познакомьтесь, это моя мама – Надежда Васильевна, – он обернулся с готовой доброжелательной улыбкой ко мне и замер, подвижное его лицо, будто превратилось в маску, но Славик, ничего не заметив, продолжал, – А это, мамочка, мой шеф – Станислав Андреевич.

      Мы машинально протянули друг другу руки, и он, пытаясь скрыть удивление, столь очевидно выразившееся на его живом лице, учтиво и непринуждённо склонился к моей кисти, и я вновь ощутила обжигающее прикосновение его губ на своей коже. Он продолжал удерживать её и совсем не торопился выпустить из своей горячей ладони, так, что мне самой пришлось её у него выдернуть почти силой. Наверно, со стороны это выглядело нелепо, а может даже и грубо, но Станислав Андреевич продолжал смотреть на меня безмолвно, словно я была очень интересным экземпляром, до сих пор ему не встречавшимся. Я же, достаточно оправившись от своего потрясения, взялась сама разрешить для нас неловкую ситуацию и протараторила самую бессмысленную свою речь: