И, ещё прошептав три слова,

      Нежно чмокнув родную Фею,

      Птицей ввысь воспарил он снова.

      Ах, как всё-таки обалденно,

      Два крыла положив на воздух,

      Обретать красоту вселенной,

      Удивляясь Земному росту!

      Фея знала, всегда так было:

      Тот, чей дух распознал свободу,

      Притяженья Земного силу

      Не считает помехой взлёту.

      Фея:

      – Что ж… пойду приготовлю ужин.

      Благодетель мой благородный

      Аппетит налетает дюжий

      И вернётся как волк голодный!

      Даль. Деревья стоят, печально

      Шелестя о своём, осеннем.

      Обреченные изначально,

      Листья молятся о спасенье:

      «Не срывайте нас, Христа ради!»

      Напряла скуки осень-пряха.

      Близок дождь. Как всегда некстати.

      Одинокая всхлипнет птаха.

      Ангел:

      – Что поёшь ты, чудная птица?

      Кто оценит твои тревоги?

      Кто понять тебя согласится?

      Боги? Да… если только боги…

      Одиночество – спутник скучный.

      Так и знай, это аксиома!

      Давит мукой оно беззвучной,

      Тихо душу вгоняя в кому.

      Отправляйся к людским приютам!

      Там не сладко, но и не пусто.

      Квасу выпить тебе нальют там

      И дадут пожевать капусты…

      Святы блюда простого люда!

      (Птаха даже не улыбнулась.)

      С чувством юмора, видно, худо.

      Ишь, нахохлилась! Ишь, надулась!

      Чем прикидываться тупицей