Власть полынная. Борис Тумасов
Читать онлайн книгу.
Дмитрий Борецкий:
– Ушкуйники, держись! – И выхватил саблю. Взывали к своим ратникам полковые воеводы всех новгородских концов. А в них неслись стрелы, и падали убитые и раненые. Вой и крики раздались над Шелонью.
Увидел Казимер, что не выдержать натиска московитов. Послал ближнего ратника к словенцам, чтоб ударили сбоку. А словенцы в ответ:
– Аль воеводе позастило, впереди у нас неревцы и плотничане!
Московские полки давят, не выбирая пути, ломят и кричат:
– Москва! – И свой червлёный стяг вздымают.
Разверзся «клин», и в самое подбрюшье ударил воевода Фёдор Давыдович. И побежали новгородцы. Долго избивали их московские полки, и только ночь прекратила побоище. Сгоняли пленных, делили добычу. А воевода Холмский уже послал гонца в Яжелбицы, что в ста вёрстах от Новгорода, к государю Ивану Васильевичу с известием о победе.
Государь писал сыну, молодому великому князю Ивану:
«Новгородская земля покорена, я сломил хребет непокорному Новгороду. Московские полки стоят под его стенами. Я, государь Руси, жду, когда новгородцы присягнут на верность великим князьям московским…»
В грамоте отписывал Иван Васильевич, что воевода Борис Тютчев, наказав двинцев за их покорность Новгороду, направляется к Русе.
Иван Молодой вспомнил, как с этими полками уходил на Вологду и Санька, служилый дворянин Александр Гаврилович…
Отписал Иван Третий, что в Яжелбицы пришла тверская дружина. Это была добрая весть. Твери давно надо было признать, что московские князья великие ещё со времён Ивана Даниловича Калиты. Ан нет, все мнят себя выше Москвы…
И подумал великий князь Иван Молодой, что в последние годы после смерти матери, великой княгини Марии, её брат Михаил Борисович, тверской князь, всё больше к Литве поворачивается, чем вызывает гнев государя Ивана Третьего. Не привело бы это к войне Москвы с Тверью…
Чуть погодя князь Иван подумал: «Может, теперь, когда князь Михаил послал свою дружину на Новгород, смягчатся отношения между тверскими и московскими князьями?»
Очнулся Дмитрий Борецкий, когда его, окровавленного, волокли в заросший ров, в который сваливали убитых новгородцев.
Он открыл глаза и с ужасом увидел, что с ним поступают, как с погибшим. Дмитрий хотел закричать, когда один из московитов сказал товарищу:
– Во, он очами зыркает!
С Борецкого уже стащили броню, и он оставался в дорогом кафтане.
– То непростая птица, – заметил второй московит, – надобно его воеводе Даниилу Дмитриевичу показать.
Кто-то отправился на розыски князя Холмского, а Дмитрий вспомнил, как всё происходило. Как рассыпался новгородский «клин», как начали разбегаться ратники. Уносились конные, а второй московский воевода ворвался в самую середину «клина». Он, Дмитрий, отбивался и, не окликни его кто-то, может быть, и ускакал бы, но стоило ему посмотреть в сторону, как сильный удар оглушил его. Он сполз с седла, и конь потащил его по полю…
Больше Борецкий уже ничего не помнил.
Он стоял, прислонившись к дереву, когда подъехал