Гор так и не решился ни разбудить её, ни прикоснуться к ней. Только осторожно вдохнул аромат от её рассыпавшихся по подушке волос и, осенённый внезапной мыслью, осторожно отрезал небольшую прядку самодельной заточкой, без которой ночью из Приюта не выходил. К богатствам его тайника в куче соломы прибавилась тёмно-рыжая прядь, которую он мог целовать, прижимать к щеке, гладить…Чувства им владели сложные и слишком тонкие, чтобы он сам мог их понять. Гор даже толком не понимал, чего хочет от Алисы и чего ждёт, потому, что поступать с нею, как с другими девочками, было немыслимо. Собственное вожделение к её телу Гор считал каким-то… постыдным, и ненавидел себя за него. Каким-то немыслимым чудом, отгородившись раз и навсегда от всего, что происходило вокруг, Гор ухитрился не пустить в себя ужасающую грязь, среди которой жил столько лет, и сохранил сердце и душу чистыми. И это сердце теперь любило, даже не осознавая пока своей любви, любило так, как можно полюбить только впервые, только в юности. Гор любил без всякой надежды, без всякой корысти, но в душе его исподволь происходила напряжённая работа – и в один прекрасный день его осенила мысль: он ведь всё равно выйдет отсюда, так почему… не с Алисой?! Ведь Хэ намерен убить её, едва она родит, а он, Гор, её спасёт!

      И как только он подумал об этом, в сердце его, впервые за все эти годы, вспыхнула спокойная, непоколебимая уверенность: вот теперь он точно выйдет отсюда.