Последние римляне. Теодор Еске-Хоинский
Читать онлайн книгу.
кладет его пышноблестящий, и, на руки взявши
Милого сына целует, качает его и, поднявши,
Так говорит, умоляя Зевса и прочих бессмертных;
Сенатор вторично прервал чтеца. Опустив голову на руки, он кончил за него на память:
«Зевс и бессмертные боги!» О, сотворите, да будет
Сей мой возлюбленный сын, как и я, знаменит среди граждан;
Также и силою крепок, и в Трое да царствует мощно,
Пусть о нем скажут, из боя идущего видя:
Он и отца превосходит! И пусть он с кровавой корыстью
Входит врагов сокрушитель и радует матери сердце!»
«Добрая! Сердца себе не круши неумеренной скорбью.
Против судьбы человек меня не пошлет к Андесу;
Но судьбы, как я мню, не избег ни один земнородный,
Муж, ни отважный, ни робкий, как скоро на свет он родится.
Шествуй, любезная, в дом; озаботься своими делами;
Тканьем, пряжей займись, приказывай женам домашним
Дело свое исправлять; а война – мужей озаботит
Всех, наиболее ж меня, в Илионе священном рожденных».
Голос сенатора, вначале бодрый и звучный, ослабевал к концу молитвы Гектора, как будто его утомила образная речь Гомера. Последние два стиха замерли на его устах. Он замолчал и печальным взором обвел мраморные бюсты Корнелиев, Фабиев, Юлиев, Клавдиев, Квинтилиев, стоящих на шкафах.
а война – мужей озаботит
Всех, наиболее ж меня, в Илионе священном рожденных, —
повторил он вполголоса.
Он посмотрел на свои маленькие, холеные руки, на худые плечи, на узкую грудь и горько усмехнулся.
– На дворе, кажется, не греет вчерашнее солнце? – спросил он, обращаясь к чтецу.
– С самого утра моросит мелкий дождик, – отвечал ученый. – У нас в нынешнем году ненастная осень.
– Я чувствую ее в костях, – проворчал сенатор. И, поднявшись с кресла, прибавил: – Ты мне больше на этот день не нужен. Пусть письма к арендаторам будут готовы завтра.
Когда чтец удалился, Кай Юлий потянулся, как рабочий, расправляющий мускулы после нескольких часов труда, потом проговорил про себя, отделяя слово от слова:
Будет некогда день, и погибнет священная Троя,
С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.
Тени печали легли на его худое лицо, придав ему выразительность камеи.
Вдруг он вздрогнул и быстро повернул голову в сторону занавески.
– Если бы я знал, что шелест занавески испугает тебя, как больную женщину, – сказал Констанций Галерий, входя в кабинет, – то послал бы доложить о себе. Привет тебе! Должно быть, на тебя снова повлияла перемена погоды.
– Здравствуй! Действительно, мне надоедает этот противный, мелкий дождь, который проникает сквозь стены и пробирается под самую кожу. Ты смеешься? Если бы твои предки в течение нескольких поколений так же хорошо, так же много пили и так же горячо любили, как мои, то тебе было бы так же холодно, даже и в самые жаркие летние дни.
– Это