Сознание вернулось к Ваньке там, в прифронтовом госпитале, когда строгий профессор-хирург прикоснулся к его святыне, к небольшому кулончику в виде сердечка, тогда еще имевшему стойкий золотистый оттенок. Потом – белоснежная операционная и склонившееся над ним строгое лицо профессора в марлевой повязке.

      – Морфин не вводить, – негромко, но отчётливо произнёс хирург. – Организм ослаблен и может не выдержать нагрузки. Ограничимся новокаиновой блокадой.

      Медсестра сняла с Ванькиного тела окровавленные бинты, а затем осторожно и тщательно обмыла иссеченное осколками тело желтоватой жидкостью. Профессор аккуратно вытащил все осколки, заново обработал швы на остатках Ванькиных ног, лично наложил на выбитый глаз парня тугую повязку и тяжело перевел дыхание.

      – Да, брат, – обратился он к Ваньке, который, широко распахнув оставшийся орган зрения, с ужасом смотрел на проделываемые с его обезображенным телом, процедуры. – Досталось тебе крепко! Но, ты не падай духом! – он снял марлевую маску и неожиданно, по-мальчишески подмигнул пареньку. – Люди и не с этим живут. Тут другая заковыка появилась, – профессор отвел своего помощника в сторону и стал что-то тихо объяснять ему.

      Но сколько Ванька не прислушивался, он так ничего и не понял из мудреных медицинских терминов, которыми сыпал хирург. Даже завершающей фразе, что он, Ванька Петров, никогда не сможет иметь детей, парнишка не придал особого значения.

      «Подумаешь, не будет детей, – легкомысленно размышлял он. – Орут они больно, да мусорят эти ребятишки».

      – Давайте его в палату, – обратился профессор к медсестре. – Немного подлечим и дальше, в тыл!

      – Держись, герой! – он кивнул пареньку и вышел из бокса, из обычного школьного класса, наспех переоборудованного под операционную.

      В этом прифронтовом госпитале, хотя прифронтовым его можно было назвать с большой натяжкой, потому что фронт с каждым днём откатывался дальше и дальше, Ванька лежал более полугода. Молодой и здоровый организм брал своё, а неуёмная тяга к жизни стремительно улучшала его самочувствие.

      – Ну, Ванюша, друг сердечный, готовься в путь-дорогу! – шутливо заявил профессор на очередном врачебном обходе, осторожно и внимательно рассматривая зарубцевавшиеся швы. – Отправляем тебя в глубокий тыл. Там будешь восстанавливать свои силы!

      – Куда это в тыл? – подозрительно спросил Ванька, настороженно косясь на хирурга единственным глазом. – А ежели мамка с сеструхами вернутся?

      – Не знаю, дружок, не знаю, – врач отвёл глаза в сторону. – Мы – люди военные! Приказано в тыл – значит в тыл! – с нажимом произнёс он и торопливо вышел.

      Этот разговор состоялся в середине февраля, а через неделю Ваньку Петрова на носилках погрузили в санитарный эшелон и отправили в неизвестном направлении.

      Целых две недели он трясся в переполненном и прокуренном вагоне