Позиции оказались всего в пяти-шести километрах от штаба армии – если по прямой, а если со всякими петлями и выкрутасами, то вдвое больше. До позиций не доехали с полкилометра, остановились в лесу, как раз там, где и расположились нужные Капутанникову танкисты. Дальше Алексей Петрович в сопровождении младшего сержанта и рядового красноармейца двинулся на своих двоих.

      Шли опушкой леса, искалеченного артогнем и бомбежками. Иногда приходилось перебегать, сгибаясь в три погибели за низкими кустами. Но все ухищрения оказались напрасными: на дальних холмах, где расположились немцы, засекли одиноких путников – и первая мина, противно и жутко провыв свою зловещую песню, шлепнулась метрах в ста впереди и чуть сбоку, выплюнув седое облачко дыма и выбросив в воздух комья земли и травы, словно только за этим и прилетела.

      – Быстрее, товарищ интендант! – крикнул младший сержант. – Тут скоро траншея будет. – И ловко поскакал вперед, не очень-то заботясь о товарище интенданте.

      Захлебываясь воздухом, который застревал в горле и никак не хотел идти в легкие, Алексей Петрович бежал вслед за младшим сержантом, стараясь не отставать, прыгал через бомболомины, воронки и канавы и думал, что вот добежит вон до того дерева с отбитой верхушкой, упадет и никуда больше не побежит. И вообще на эти чертовы позиции ездить ему совсем не обязательно, как не обязательно доказывать каждому встречному, что он не трус и от опасностей бегать не собирается. Лучше держаться от пуль и снарядов подальше, чем вот так вот нестись черт знает куда, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди или остановится.

      Вторая мина ударила сзади метрах в тридцати, но Алексей Петрович как-то не очень обратил на нее внимание, занятый бегом и прислушиванием к своему бедному сердцу, но бегущий сзади автоматчик сбил его с ног и накрыл своим телом. Полежали немного, поднялись, потрусили дальше.

      Снова завыла мина, Алексей Петрович уже сам шлепнулся в грязь, хватая ртом неподатливый воздух. Мина взорвалась правее метрах в двадцати. Провизжали осколки.

      Снова вскочили и побежали. Сердце билось в висках. Мало он бегал от немцев и каких-то полицейских, скитаясь по немецким тылам, так еще и на своей территории должен делать то же самое. Нет, с него хватит: не мальчик да и к бегу совсем не приспособлен.

      Младший сержант вдруг пропал из виду, бегущий сзади автоматчик поотстал, и Алексей Петрович, почти ничего не видя залитыми потом глазами, тут же провалился в яму, оказавшуюся входом в траншею, укрытую ветками и дерном. Он ударился грудью и лицом о противоположную стенку, охнул и сел на дно, тяжело дыша и глотая кровь, хлынувшую из носу.

      Кто-то прижал к его носу мокрую тряпицу, пахнущую болотом, и посочувствовал:

      – Эка вы, товарищ командир, как неловко, однако, приложились: кровь-то так и хлещет, язви ее в душу. Голову, голову поднимите… Вот та-ак, во-от, – ворковал над ним участливый голос. – Маненько посидите – и все как рукой сымет. Нос – это что!