Дьявол ухмыльнулся и, мысленно чертыхнувшись, причём ему пришлось отправить обещалку и все обещалки непременно на свой адрес, прохрипел приятным профундо:

      – Валяй.

      Изображение задрыгалось, и Дьявол увидел, как из зеркала высунулась крохотная белокурая голова на тонкой шейке. Когда фигурка вышла из мертвенной глади зеркала по плечики, он аккуратно перехватил их двумя когтями и вытянул куколку из смыкающейся, как налитый в чашку мёд, поверхности.

      Он поставил куколку перед собой на подлокотник кресла и посмотрел на неё так, будто впервые видел такое чудное создание. Край его заросших чёрными завитками губ дрогнул в неподобающей этому почтенному зрителю растроганной усмешке. Куколка выглядела крохотным подобием человека, хотя легко помещалась в кулаке Дьявола.

      Она крепко стояла на ножках в летних вязаных сапожках и бесстрастно пялилась перед собою. Спокойная и неживая, она казалась аккуратисточкой. Круглая головёнка в шлеме гладких светлых волос, приглаженных на косой проборчик, намекала на чистоту помыслов. Голубое платьице в обтяжку было на тон темнее сапожек.

      Дьявол нагнулся, словно пытаясь попасть в поле зрения её единственного глаза, помещённого над переносицей, но неподвижная глубина этого озерца, прикрытая густыми русыми ресницами, не взволновалась, зрачок не сузился от намерения рассмотреть визави и не расширился от упавшей на неё тени. Беленькая и тихая, она помалкивала себе и не пошатывалась от груза мыслей и сомнений, (о, да – и сомнений), взваленного на неё сатаной.

      Дьявол полюбовался крохой и осторожно сунул соучастницу преступления в кармашек потёртого и уютного френчика, тесноватого для его могучей грудной клетки. Он подошел к двери, весомо и беззвучно ступая лосиными копытами. (Штанов он не носил, предпочитая натуральный собственный мех, густой и чёрный, лишь кое-где побитый сединою и отчасти – молью Иридиас, с которой воевать бесполезно.) Зеркало, покинутое им, безнадёжно тускнело в углу комнаты, и гасла надпись: