Но главное заключается в другом факте, подтвержденном партаппаратчиком Прониным: «Когда Риббентроп покинул помещение и остались только свои люди, Сталин сказал: «Кажется, нам удалось провести их» («Накануне», с. 215). Правда, в изложении других свидетелей (например, Хрущева) Сталин проявлял свои эмоции гораздо более бурно и чуть ли не кричал хвастливо что-то вроде «Надул Гитлера! Надул!». Эта деталь тем более важна, поскольку проявление чувств было для Сталина – чрезвычайно скрытного и сдержанного человека – почти неслыханным делом. Так или иначе, из воспоминаний Кузнецова сразу становится ясно, что официальное замирение с Гитлером совсем не означало, что войны с Германией ждать более не приходилось. Разумеется, Сталин, по собственному признанию адмирала, не делился с ним своими тайными планами («когда надо будет, поставят в известность и Вас»). Но нарком все же обладал доступом к достаточно большому количеству источников информации (включая данные разведки, зарубежные газеты и журналы, публикации советских военных ученых и пр.), чтобы делать собственные выводы и руководствоваться ими в своей деятельности на посту наркома ВМФ. Эти внутренние ощущения наркома переросли в уверенность уже в июне 1940 года – на этапе советской аннексии Бессарабии: «Положение на Черноморском флоте больше не вызывало беспокойства. С германским флотом – вероятным будущим противником – он не соприкасался» («Накануне», с. 230). И это при том, что, как пишет сам же Кузнецов, Гитлер приказал начать разработку плана нападения на СССР только на совещании в ставке 22 июля 1940 года (там же, с. 273) – спустя несколько недель после описываемых событий (и находясь под очень большим впечатлением от них). Явный же «перелом в отношениях с Германией», – признается адмирал на странице 274, – начал ощущаться лишь в конце 1940 года. Примерно тогда же Кузнецов приказал – «на свой страх и риск» – соорудить и бетонный бункер-убежище для наркомата ВМФ. Не от английских же бомбардировщиков он собирался в нем прятаться: они тогда и до Берлина-то едва долетали. Да и не он один комфортабельным убежищем обзавелся: таковое, например, появилось к началу войны и у ПВО Москвы.

      Позаимствую еще несколько цитат из воспоминаний бывшего наркома флота Н. Г. Кузнецова, относящихся к теме «внезапности»:

      «К началу 1941 года к нам стали просачиваться сведения о далеко не мирных намерениях Гитлера. Сперва сведения эти были скудными, потом они стали носить более разносторонний и в то же время определенный характер… Сводки Генштаба и донесения с флотов приносили тревожные вести… Думал ли об этом Сталин? Конечно, думал. Полагаю, что у него было твердое убеждение, что война неизбежна, что она обязательно (!) вспыхнет на западе или на востоке. А возможно,