Так темно и вязко вокруг, что пробираться к свету не хватало сил. Я погружалась пальцами в мягкую и влажную стену, прорывая в ней дыру, а где-то далеко раздавался детский плач – тихий, но пронзительный, заволакивающий в кокон отчаяния. Я прогоняла от себя мысли и свято верила в то, что если проберусь через стену, то все будет хорошо. За гнетущим мраком увижу спасительный свет и окунусь в него с головой. Наконец, прикоснусь к счастью и обрету покой. Но плач усиливался, стучал в моей голове набатом, сводя с ума своей душераздирающей звонкостью. Казалось, что невинная душа за стеной молит о помощи, а моих сил не хватает сломать ее. И руки покрылись коркой запекшейся крови, и взгляд помутнел. Пальцы заболели так сильно, что я сжала их в кулаки и поднесла к губам, чтобы отогреть дыханием. Стена тут же затянулась, будто все это время я не пыталась проскрести в ней дыру наружу. Я в панике посмотрела наверх, щурясь от дикого крика родного существа, и увидела луч изумрудного света. Он сиял так ярко, что я зажмурилась от рези в глазах, оторвалась от земли и взлетела, а когда достигла благодатного источника, резко очнулась и едва не ослепла от белизны помещения.

      – Принцесса Астрид, посмотрите на меня, – просил мужской голос, и я повернулась в сторону звука, чтобы увидеть говорящего. Его образ сразу показался мне знакомым. Угловатое лицо Мага Эрлинга видела и раньше, поэтому почти сразу его узнала, но безумно разочаровалась, что после долгого и страшного сна не смогла лицезреть прекрасное лицо Пармиса. Жаль, что не он был сейчас рядом со мной, а совсем чужой мужчина держал меня за руку и с нежностью поглаживал, стараясь успокоить. – Вы видите меня? Как себя чувствуете?

      Я приподнялась на локтях, и мой взгляд заблуждал по палате в поисках герцога, но ни одной живой души, кроме Мага, не нашел. Я тяжело вздохнула и посмотрела на бледного мужчину. Он обеспокоенно вглядывался в мое лицо, продолжая гладить мою руку. Надо было отвечать на поставленные вопросы, и я прислушалась к своему телу. С большим удивлением заметила, что боли нет. Беспокоили лишь ватные руки и ноги, и пересохшее горло. Сознание прояснилось, и тут же во всех подробностях я вспомнила позорный столб в темнице…

      – Какой ужас, – первое, что надрывным шепотом вырвалось из груди, и тут же образ Эрлинга размылся от потока слез,