Очнулся Борис Ильич в кромешной темноте вакуума.

      Выражение «не видно ни зги» слабо способствует передаче всей полноты тревожных ощущений, которые он испытал при отсутствии внешних источников света и звука.

      – Где я?

      – Кто я?

      – Я? Борис Ильич! Здесь есть кто-нибудь ещё?

      – Нет.

      – Руки-ноги? Целы! Но ни пола, ни стен, ни потолка не наблюдаю.

      – Что дальше? А дальше, как в том фильме: «Есть не хочу! Пить не хочу…»

      – Голова цела? Ох! Да ещё и гладко выбрита! Странно. Люди?! Ау!

      Ответа не последовало. Даже от эха.

      – Безобразие! Эй вы, звери! Верните Борю на место. Туда, откуда взяли!

      Тишина.

      И тогда, чтобы хоть немного развеять охвативший каждую клеточку организма животный ужас, он торжественно запел:

      – Hаверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает. Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает!

      Боря пел долго. Пел разные песни, перевирая мелодии и путая слова. Пел, пока репертуар не подошёл к концу. Потом начал концерт сначала.

      Неожиданно что-то щёлкнуло, и зазвучал тихий, но твёрдый, доходчиво-понятный голос. Вернее, даже не голос. Понятия проникали в мозг сами собой, минуя органы слуха и иные отверстия организма. Как тогда…

      – В соответствии с решением межзвёздного суда, Вы, как злостный не поддающийся исправлению нарушитель порядка, отправляетесь к истокам сущего в созвездие Гончих Псов. И пускай Ваши деяния определят Вашу дальнейшую судьбу.

      – Нет! Это бред какой-то. Вы знаете, кто я?! Да со мной сам губернатор за руку здоровается! Бред. Нет. Я сплю. Вот сейчас проснусь. И… всех уволю!

      Борис Ильич что было сил сомкнул веки и, собрав волю в ресницы, резко распахнул их в надежде на пробуждение…

      Чуда не случилось. «Щелкунчик» снова заработал. Он распахнул пред взором осуждённого бескрайнее пространство: с одной стороны – поражающая воображение своими размерами и красотой звёздная бездна, огни которой поблёскивали в тёмно-фиолетовом мареве, точно далёкие спасительные фонарики, указывающие путь заблудившемуся в ледяном поле путнику. Миллиарды радостно зовущих надежд. С другой – бескрайняя пустота ночи.

      А в центре этого ужасающего великолепия – маленькая тлеющая точка.

      Борис Ильич не сразу сообразил, что эта тлеющая точка и есть он сам. Собственной персоной. Ибо тела – не было.

      – Ух, ты! А ведь я – шар, – пришло осознание, – с одной стороны шар светлый, с другой – тёмный.

      – Колобок, ёж твою! Красава! Был бы орган…, я, пожалуй, уписался бы от ужаса, не сходя с этого места.

      – Ничего! Ничего! Сейчас всё наладится. Сейчас сообразим. И обязательное – селфи. Куда ж без него? Как водится. Для дорогого и любимого…

      Неожиданно со стороны ночи, из черноты, вынырнули мутные тени, очертаниями напоминающие собак и кошек.

      – Ядрёна