А я спешу всё выше, выше!

      Была приставлена же к крыше

      Та лестница, и я моментом

      На ней был, думая, при этом,

      Отстанет дворник, что уйдёт он —

      В том был уверен, глаз намётан.

      На крышу лезет он, пыхтевши,

      Мне показалося, как леший…

      И жизнь спасти чтоб дорогую,

      На крыши сторону другую

      Переместился по‒пластунски.

      Но вновь просвет меж нами узкий…

      Назад, конечно, нету хода,

      Как в океане, нету брода.

      Меня трепещет страха буря,

      И тут в момент, глаза зажмуря,

      Я вниз сигаю с крыши края,

      Шепчу: «О мама дорогая!»

      Но был полёт в пылу короток.

      А дворник не был в гневе кроток,

      Всё наводил порядок строгий…

      Тут с тротуаром встречу ноги

      И провели, отбивши пятки…

      Но я вскочил и без оглядки

      Помчался прочь единым махом,

      Вперёд гонимый резво страхом!

      «Беги, беги, вперёд, дружище!

      Всё с крыши машет кулачище…».

      Так совершил прыжок невольный

      Не в снег, где был бы, страсть, довольный,

      А на расчищенное место.

      А дворник всё! Он, вредный бес‒то…

      И долго дом тот стороною

      Я обходил уже зимою,

      Боясь в милиции застенки

      Попасть, где, видимо, не пенки,

      Раз заключённых под конвоем

      Ведёт охрана строгим строем,

      И им свободного нет вдоха…

      Я не хочу! Там будет плохо.

      Лишь хорошо, что там учиться

      Не надо будет. Будто птица,

      Я без учёбы запою там,

      Довольный лодырства уютом.

      Вот как взбираться‒то на крышу:

      Тюрьмы схлопочешь сразу нишу.

      А жили все в бараках длинных

      Да сплошь в историях былинных.

      Кроватей в комнатах навалом,

      Но при проходе очень малом.

      Все жили тётеньки отдельно,

      И дяди тоже все удельно.

      А потому и вывод веский:

      Здесь дом мужской, а рядом женский.

      Вот в нашей комнате лишь тёти,

      Все днём ли, ночью на работе:

      Сей стройке нет всегда простоя —

      В том было правило простое.

      Лишь я у мамы был сыночек,

      А у другой же – дурачочек:

      Он мне язык казал без дела.

      И то меня так вдруг задело,

      Что я назвал его глупышкой

      Да плюс пигмеем‒коротышкой.

      Вот как‒то вечером претёмным

      Уж я лежал в кровати томным,

      В сна превеликом предвкушеньи…

      Тут входит это вдруг явленье,

      Весь‒весь по‒зимнему одетый,

      И вновь желаньем подогретый —

      Казать язык свой мне с порога…

      Не стал терпеть его я много,

      Вновь повторил слова презренья.

      Он