В пустом зрительном зале театра, за длинным столом, накрытым кумачовой материей, сидела квалификационная комиссия. То были виднейшие одесские артисты – оперные и драматические, представители эстрады, руководители профсоюза Рабиса. Рядом с Сажиным сидел Глушко из окружкома, а за спиной Сажина пристроился его консультант и распорядитель смотра – Полещук.

      – Можно начинать? – спросил Сажин. – Товарищ Полещук, начинаем.

      – Занавес! Первый номер жонглеры Альбертини! – объявил Полещук.

      Старушка концертмейстер, в пенсне, чудом сидящем на самом кончике ее длинного носа, заиграла вступление, и на сцену бойко выбежали три ловких парня, с ходу начав перебрасываться мячами.

      Сажин пошептался с членами комиссии и остановил жонглеров:

      – Довольно, товарищи, довольно. Ваш номер известен. Вы свободны. Следующий.

      – Аполлон Райский, – объявил Полещук и негромко добавил, обращаясь к членам комиссии: – Псевдоним, настоящая фамилия Пупкин. Яков Пупкин.

      – Ария Каварадосси из оперы Пуччини «Тоска», – объявил артист, вышедший на сцену.

      За кулисами девица в розовом трико выслушивала инструкции фокусника. На нем был экзотический восточный халат и огромный тюрбан на голове.

      – …значит, так, – шептал он, – как лягите в ящик, – сейчас коленки к грудям и голову к коленкам. И ничего не опасайтесь, пила мимо пойдет…

      – Да я не пилы вашей боюсь, а боюсь, как бы мне с учета не вылететь.

      – И расчет сразу после номера, – говорил восточный фокусник, – как, значит, договорились… А ты покрутись где ни где, – обратился он к своей постоянной партнерше – худой уродливой девке в платье с блестками, – покрутись, покрутись, сегодня заместо тебя вот энта в ящик лягит… – закончил он, поправляя на голове свой огромный восточный тюрбан.

      К девице в розовом трико – той, что сегодня «лягит» в ящик, подошел молодой артист:

      – Ты что это, Вяолетта, бросила Дерибасовскую, в артистки подалась?

      – Да нет, мне бы только с учета не слететь.

      – Вы свободны… – сказал Полещук Пупкину-Райскому, когда тот допел арию.

      Комиссия совещалась по поводу его категории.

      – А нельзя ли его обязать, чтобы пел другие песни? – спросил Сажин. – Ну, народные, революционные…

      – Мы репертуаром не занимаемся, – несколько высокомерно ответил член комиссии лысый режиссер Крылов, – наше дело профданные, тарификация.

      Глушко наклонился к Сажину, тихо шепнул с укором:

      – Не надо, Сажин, это не твоя функция…

      Через служебный вход за кулисы вбежал запыхавшийся актер.

      – Вот вы