Рептилоид смотрел на меня… вот примерно так я смотрю на отбивную, пожалуй. От этого становилось слегка не по себе.

      Нет, не будет же он меня есть!

      Он – интеллигентное существо, со званием, при должности, кто бы позволил работать психологу, имей он обыкновение отгрызать кусок-другой от пациента? Нет уж, он должен получать удовольствие, выковыривая оным пациентам мозг.

      – Вот, – я указала на полочку со скорбными мертвыми котятами. – Можно это убрать?

      Надеюсь, что можно, поскольку перспектива сна на полу меня не прельщала.

      – Нам казалось, что при виде этих домашних животных жители вашего мира испытывают положительные эмоции.

      – Испытывают, – согласилась я. – Но когда животные живые!

      – Что вы, – рептилоид сложил лапки на груди. – Изъятие из биоценоза живого животного может нанести ему существенный вред.

      – Кому?

      – Биоценозу.

      И центральная пара карих глаз затянулась пленочкой третьего века.

      – А…

      То есть изъятие мертвых животных биоценозу не вредит? И мне интересно, они естественной смерти дожидались или же поспособствовали? И вообще, как вышло, что меня изъять можно, а котят… хотя, наверное, стоило порадоваться.

      Я живо представила чучело себя на подставочке.

      И жениха, взирающего на оное чучело с умилением… нет уж, лучше я буду противозаконно изъятым живым животным, чем…

      – И Управление по контролю за вывозом редких животных крайне негативно относится к подобной практике…

      – Ну, если Управление… а это…

      – Муляжи, – просветил меня рептилоид, и вторая пара глаз исчезла за плотными веками. А окрас изменился, появились в нем лиловые полосы и нежно-голубые пятна.

      Хотелось бы взглянуть на мир, породивший этакого… хищника. Почему-то хищником ксенопсихолог не воспринимался. Нет, я отдавала себе отчет, что зубы у него остры и когти тоже выглядят отнюдь не жертвой безумного маникюра, но все равно.

      Хищник и розовый окрас?

      Лиловые