Весною раннею убоги

      странноприимные леса:

      на сиротливые дороги

      упали в лужи небеса.

      В тепле, нагрянувшем до срока,

      благослови метелей дни,

      глотком березового сока

      лихую зиму помяни.

      Я озябну сто раз и согреюсь, а снегу кружить,

      грунтовать серый холст перекрестков, ложиться на крыши.

      Каково же в таком переснеженном городе жить —

      очень скоро о том городские поэты напишут.

      Да и мне индевелые строки писать не впервой:

      мол, небесною мельницей новый январь перемолот…

      Снежный ангел всплакнул над моею смешною судьбой

      и растаял под воющей вьюги тоскливое соло.

      Замру на взлете, прожитым болея

      и будущностью грезя наяву:

      переживет меня Кассиопея,

      и я кого-нибудь переживу

      в дни праведных трудов и развлечений.

      Когда же начался коварный час? —

      устаревает свежесть впечатлений,

      которыми дарило небо нас.

      Дарило звуком, запахом и знаком,

      с разоблаченьем фокусов и без,

      мистическим упрямым Зодиаком

      включалось в многофакторный процесс —

      язычества открытая могила…

      И зреет вывод краткий и простой:

      родные люди – те, кого любила,

      да и люблю, навязаны судьбой?

      Пусть! Вижу, точно с голубиной крыши,

      взметнувшейся внезапно над Землей,

      всех нас. Спасибо вам, кто ныне слышит

      меня, за то, что вы всегда со мной.

      Когда листва лесная станет прахом

      и ляжет по оврагам шелухой,

      не поддавайся мимолетным страхам.

      Не заразись вселенскою тоской.

      Жива природа и в сезонном тленье,

      пусть мысли, но не помыслы, черны

      твои,

      а не природы,

      и олени

      из Гансо-Христиановской страны

      не за горами в карусельной гонке,

      а мы сидим за чаем, вперив взгляд

      в рябиновые листья на клеенке,

      и никуда они не улетят.

      И снова Зодиак сомнет страницы

      поры осенней, тающей поры.