Спустя час, разомлевшие от пара, они сидели на деревянной лавке, замотавшись в простыни. Румянцев зачерпнул ковшом из бочки ядрёного квасу с брусничным листом и подал Сашке:

      – Знаете, финны после бани пьют пиво, но я, как истинный русский человек, предпочитаю хороший квас.

      – Это верно, – кивнул Сашка, – Квас отменный.

      Он вытер рот рукой и, наконец, не выдержал:

      – Николай Петрович, нас здесь никто не слышит?

      – Определённо, – утвердительно кивнул тот.

      – Хочу поговорить с Вами об одном секретном деле. Мне нужен мудрый совет.

      – Внимательно слушаю Вас, мой друг.

      Сашка постарался передать подслушанный им разговор в доме Жеребцовой в полных подробностях.

      После его рассказа Румянцев долго молчал, хмуря лоб, и, наконец, произнёс:

      – Всё, что Вы сейчас рассказали, мой дорогой друг, очень интересно.

      – Мне кажется, тут пахнет заговором, верно? – взволнованно спросил Сашка.

      – Безусловно, – подтвердил тот.

      – Николай Петрович, я в растерянности; что мне делать? Я должен кому-то сообщить об этом? Великому князю Александру Павловичу? Или кому-то из его доверенных лиц? Может, военному губернатору графу Палену?

      Румянцев задумчиво потёр подбородок:

      – Не зная всей сути, я бы советовал Вам никому об этом не говорить.

      – Почему? – не понял Сашка.

      – По двум причинам. Всё может оказаться слишком простым и банальным, и тогда Вы окажитесь в дураках. Или, напротив, всё может оказаться слишком серьёзным и тогда Вы, не зная всех обстоятельств, рискуете сказать об этом не тому человеку и лишиться головы! Вы рисковали уже сейчас, когда рассказали всё мне.

      Сашка побледнел:

      – Вы… тоже в заговорщиках?

      – На Ваше счастье, нет. Но ведь мог бы! Понимаете?

      Чернышёв судорожно сглотнул. Румянцев продолжал рассуждать:

      – Во всей этой истории меня больше всего смущает присутствие английского посла. Нет, не в роли любовника мадам Жеребцовой, а в другой, пока не известной нам роли. Видите ли, какая неожиданная мысль пришла мне в голову; император нынче зол на союзников и стращает их намерением вступить в союз с Францией; после того, как Наполеон объявил себя первым консулом, там запахло монархией. Англии это явно не по душе. Боюсь, как бы Сент-Джеймский кабинет в лице Витворта не замышлял в ответ каких-то козней в адрес Павла.

      – Самого