Ах, не с того ли за селом

      Так плачет жалостно гармоника:

      Таля-ля-ля, тили-ли-гом

      Висит над белым подоконником.

      И желтый ветер осенницы

      Не потому ль, синь рябью тронув,

      Как будто бы с коней скребницей,

      Очесывает листья с кленов.

      Идет, идет он, страшный вестник,

      Пятой громоздкой чащи ломит.

      И все сильней тоскуют песни

      Под лягушиный писк в соломе.

      О, электрический восход,

      Ремней и труб глухая хватка,

      Се изб древенчатый живот

      Трясет стальная лихорадка!

      Видели ли вы,

      Как бежит по степям,

      В туманах озерных кроясь,

      Железной ноздрей храпя,

      На лапах чугунных поезд?

      А за ним

      По большой траве,

      Как на празднике отчаянных гонок,

      Тонкие ноги закидывая к голове,

      Скачет красногривый жеребенок?

      Милый, милый, смешной дуралей,

      Ну куда он, куда он гонится?

      Неужель он не знает, что живых коней

      Победила стальная конница?

      Неужель он не знает, что в полях

      бессиянных

      Той поры не вернет его бег,

      Когда пару красивых степных россиянок

      Отдавал за коня печенег?

      По-иному судьба на торгах перекрасила

      Наш разбуженный скрежетом плес,

      И за тысчи пудов конской кожи и мяса

      Покупают теперь паровоз.

      Черт бы взял тебя, скверный гость!

      Наша песня с тобой не сживется.

      Жаль, что в детстве тебя не пришлось

      Утопить, как ведро в колодце.

      Хорошо им стоять и смотреть,

      Красить рты в жестяных поцелуях, —

      Только мне, как псаломщику, петь

      Над родимой страной аллилуйя.

      Оттого-то в сентябрьскую склень

      На сухой и холодный суглинок,

      Головой размозжась о плетень,

      Облилась кровью ягод рябина.

      Оттого-то вросла тужиль

      В переборы тальянки звонкой.

      И соломой пропахший мужик

      Захлебнулся лихой самогонкой.

      Не каждый умеет петь,

      Не каждому дано яблоком

      Падать к чужим ногам.

      Сие есть самая великая исповедь,

      Которой исповедуется хулиган.

      Я нарочно иду нечесаным,

      С головой, как керосиновая лампа, на плечах.

      Ваших душ безлиственную осень

      Мне нравится в потемках освещать.

      Мне нравится, когда каменья брани

      Летят