На переломе года,

      в последних числах декабря,

      была опубликована статья

      о том, что отыскан ров,

      куда был зарыт

      Осип Мандельштам.

      Там есть чертеж,

      и в нем все налицо:

      саперная сопка,

      крепость, бараки, лазарет,

      где так и не лежал поэт,

      как думал искусствовед,

      чья это была находка,

      хоть находка слово не то.

      Уже после него, зэк

      очевидец описал смерть.

      Холод. Карантин. Тиф.

      Их повели на санобработку.

      Но без воды. Мандельштам

      сдал в жар-камеру одежду

      и в одевалке, гол,

      свалился на пол.

      Уголовники тело

      облили сулемой,

      вынесли на двор

      и, отметив Новый год,

      втоптали в морозный

      каменный ров.

      Ему, рожденному в ночь

      со второго на третье января,

      по Юлианскому календарю,

      не умирать было весной

      или в летнюю жару.

      Пламени было невмочь

      поглотить поэта-осу.

      Под силу оказалось

      камню и льду.

      «Потому что не волк я по крови своей

      И меня только равный убьет»

      Он не был равен им,

      бронированным,

      стальным?

      Полный диск луны

      был виден в декабре

      не раз, а дважды

      над Кремлем.

      Лишь для невежд

      в делах небесных

      то был сюрприз.

      Знатокам гнезда

      (слепой ласточки)

      на ладони поэта —

      осуществление надежд.

      Наступил, что в лоб,

      почем зря,

      Мандельштама год.

      Два брата. Одна сестра.

      Родилиcь в одном и том же

      двадцатом веке.

      Один брат родился в России.

      Один брат родился в Германии.

      Сестра родилась в Польше.

      Все трое родились

      в одной и той же комнате.

      У брата, который не русский,

      сын француз.

      У брата, который не немец,

      сын не француз.

      Он не поляк. И не русский.

      Сын свой собственный предок.

      У сестры нет сыновей.

      Она вечная девушка.

      Прозрачная как воздух.

      Легкая как пепел.

      Смерть —

      расстрел в подвале —

      спасла их от забвения.

      Смерть

      рукой суровой

      дала им в дар

      венец страдания.

      Смерть

      от пули,

      огневой кистью

      блеск вкруг их голов

      запечатлела.

      Но сияния, после падения,

      пришлось ждать

      почти век.

      Время

      без начала и конца —

      не человек-скорописец.