В половине пятого, когда он дошел почти до конца кипы, вошла мисс Уайтсайд и объявила, что его хотят видеть немедленно.

      – Миссис Нэпп сегодня вас тревожить не велела, – сказала она с беспокойством, страшась нарушить запрет начальницы, – но, кажется, это очень важно. Это кто-то из районной прокуратуры. Он говорит, что его зовут Майрон Крамер.

      Мюррей не сразу вспомнил это имя. Потом сообразил, что визитер – порученец Феликса Лоскальцо, и его это ничуть не обеспокоило. Как-никак, он считал Лоскальцо – и хотел считать его порученца – близкими людьми. В настоящее время он сам был одним из них. Все они были профессионалами, говорили на одном языке, и самое увлекательное для размышления – охотились на одну и ту же птицу, каждый по-своему. Собственно, у них было одно дело, хотя знать это Лоскальцо было ни к чему.

      Крамер был высоким, сухощавым, с ярко-рыжими волосами и россыпью веснушек на юношеском лице. Выглядел он восемнадцатилетним, было ему примерно двадцать восемь. Мюррей знал, что теперь все районные, все федеральные прокуратуры переполнены такими мелкими сошками. Теплого местечка, где их ждал бы отец, в отличие от юного Харлингена, они не имели. Поэтому хлынули в прокуратуры, где могли быть на побегушках, пока не сойдет детский жирок, принесенный с юридических факультетов, и им станут поручать незначительные дела, пока не нарастут юридические мышцы. В конце концов они станут хорошими юристами, знающими все ходы и выходы в зале суда. Крамер с его юношеским лицом и острыми глазами представлял собой превосходный образец этого типа.

      Кроме того, он оказался молодым человеком, не тратящим лишних слов. Мистер Лоскальцо, кратко сообщил он, через несколько минут выйдет из здания суда и ждет встречи с мистером Керком у себя в кабинете. Им необходимо немного поговорить.

      – О чем? – спросил Мюррей.

      – О статьях пятьдесят четвертой и семидесятой, – вежливо ответил Крамер.

      Статья семидесятая представляла собой западню для неумелых частных детективов, позволяющих себе недопустимое поведение, но пятьдесят четвертая отличалась от нее.

      – Недопустимое поведение и сговор, – сказал Мюррей. – Уверены, что в повестке дня нет больше ничего? Могилы? Дачи взятки? Дуэли? Ничего по-настоящему увлекательного?

      Крамер улыбнулся.

      – Откуда мне знать? Как-никак, я просто человек, который вытряхивает окурки из пепельниц.

      «Конечно, – подумал Мюррей, потянувшись за шляпой, – маленькая жеманная кобра».