Но как бы то ни было, наш долг – всесторонне изучить новоявленную опасную теорию и разоблачить ее. До сих пор пессимизм пребывал в сфере философии и метафизики, даже не пытаясь вторгаться во владения чисто физических наук, к числу которых, безусловно, принадлежит дарвинизм. Теория эволюции приобрела ныне практически всеобщее распространение, и нет теперь такой школы (за исключением воскресных и миссионерских), где она не преподавалась бы с теми или иными модифицирующими отступлениями от первоначальной программы. Но с другой стороны, ни одно учение не подвергается таким злоупотреблениям и не притягивается за уши к всевозможным околонаучным рассуждениям с большим проворством, нежели теория эволюции; данное утверждение особенно справедливо для тех случаев, когда фундаментальные законы эволюции привлекаются для решения сложнейшей и в высшей степени абстрактной проблемы многогранного человеческого существования. Там, куда «боятся ступать» психология и даже философия, материалистическая биология орудует кувалдою поверхностных аналогий и предвзятых умозаключений. И хуже всего то, что, считая человека всего лишь высшим животным, она утверждает его неоспоримую и полную принадлежность к сфере эволюционистской науки. Но теперь парадоксы в этой сфере уже не накрапывают мелким дождичком, но льются на головы ученых, как из опрокинутого ведра. «Человек – мерило всех вещей», но в то же время измеряется и анализируется по той же самой схеме, что и животное. Один немецкий материалист называет духовную и психическую эволюцию законной собственностью физиологии и биологии, полагая, что только через разгадку тайн эмбриологии и зоологии можно решить проблему человеческого сознания и происхождения его души. Другой находит оправдание самоубийцам в том, что они якобы следуют примеру животных, которые, устав от жизни, до смерти морят себя голодом.

      До сих пор у пессимизма, невзирая на изобилие и великолепие его парадоксов, была одна явно слабая сторона, а именно: отсутствие сколь бы то ни было реального и очевидного базиса, на который он мог бы опереться. У его последователей не было никакой достаточно жизнеспособной направляющей мысли, которая служила бы им маяком, помогающим счастливо избежать всех – реальных и воображаемых – подводных мелей и рифов человеческой жизни, столь щедро рассеянных повсюду ими самими в виде обвинений, каковые они выдвигают в адрес жизни и бытия. Все, что они могли до сих пор, – это полагаться на авторитет своих ведущих представителей, нашедших для себя весьма оригинальное (хотя и бесполезное) занятие – увязывать все существующее в жизни многообразное зло с метафизическими