Еще метр свитка был посвящен тому, как автор, терзаемый муками совести, выпил кровь у половины жителей польской деревушки, а потом явился в местную церковь и потребовал, чтобы священник отпустил его грехи. Была еще и мимолетная любовь, и посещение Парижа, Лондона и Рима, и опять кровь, и опять душевные муки.

      – А под словом «конец» пожелания для меня, – улыбнулась Полина.

      Я размотал пергамент еще на полметра и под украшенным завитушками словом «Конец» увидел надпись: «Милостивой Государыне Полине Лукиной, от друга вурдалака. Не повторяй моих ошибок, оставайся человеком! С почтением и поклоном, Еремей Попов».

      Я мог бы разузнать у пергамента, кто на самом деле его написал. Но не стал. Пусть Илья и все те люди за дверью считают Полину лгуньей. Но она так верит в свои путешествия, что и я не хотел в них сомневаться.

      – Обещай, что не будешь охотиться на вурдалаков, – сказала Полина.

      – Судя по сетям и пулям с солью, их, как я понял, убивать не будут.

      – Нет, но разве ты бы хотел, чтобы тебя гоняли по лесу, а потом поймали в сети?!

      – Ты права никто этого не заслуживает, даже стадо Гитлеров.

      Полина засмеялась, а потом серьезно сказала:

      – Вот куда я ни за что, никогда не хотела бы попасть, так это в Германию тридцатых годов. Когда любой ребенок был на стороне этого ирода.

      Полина вдруг резко повернулась к окну:

      – Слышишь?

      – Что?

      – Треск телепортации. Наверное, это Чарльз прибыл.

      Она выскочила радостно из комнаты. И легко, словно не имея веса, сбежала вниз по лестнице. Я вслед за ней спустился в холл. Орест и Ольга тоже спешили к дверям. Илья вышел из гостиной и, увидев меня, сказал:

      – Не обращай внимания на Полинку, у неё тараканов в башке больше, чем у всех магов вместе взятых.

      – Может быть, это от большого таланта, – попытался защитить девушку я. – Только посредственности примитивно