Стена. Игорь Буланов
Читать онлайн книгу.
частью, он порождает живую. Он поглощает безумные крохи своей плоти, но каждая новая своим огнём освещает его на миг с тем, чтобы стать тихой и побеждённой, стать ждущей, когда больная материя возобладает. И тогда я погружусь в безумие и разум мой предаст тело и отправит его по миру бессмыслицы. Обречённые на измену весы, они ничего не могут поделать: капли тяжести падают на одну только чашу. И они лишь ждут, с содроганием ждут. Они боятся. А вы, вы улыбаетесь…
Поверьте, я не жаден, но взял с собой многое. Всё это было лишь частью меня, а я не могу вырывать куски из моей души, хоть они и не связаны друг с другом, хоть душа моя и облачна, но каждое облако, оно прикрывает небо небытия, и я не выношу, когда оно глядится в меня своим мёртвым глазом. Потому-то мои улицы тесны и извилисты: так много я вместил в свой город. Сколько раз после обеда я застревал в них на долгие часы – никому не нужный и никем не ждущийся Винни-Пух с круглыми от тоски глазами. Правда, я позволил себе оставить площадь – главную площадь, где места хватило как раз на две скамейки, деревце и три фонаря. Посередине – памятник мне. Не смейтесь – кому ещё мог я его поставить?
Мой кинотеатрик… Пятьсот мест. Неподдельно обшарпанные, все в кружевной нарезке нехороших слов, задние ряды всходят многолетними посевами семенной шелухи и шершавых окурков. Весь этот уют создал я сам, а когда я помочился под один из стульев и сломал другой, эффект присутствия получился просто потрясающий. Для правдоподобия я каждый день вспарываю новое кресло. Кино давно приручило моё воображение и кормит его прямо с белой лапы экрана. Каждый вечер здание тонет в луже неона, и только на поверхности плавают кувшинки цветных афиш. Когда фильм заканчивается, пластиковая трёхкилометровая змея киноплёнки переползает в мою голову, отравляя её чужими мыслями и чужим сознанием. Тогда я пересекаю площадь и иду в театр – там тихо, зелёный плюш обвивает и душит даже звуки. Там я только мыслю, ибо смотреть спектакли скучновато: театр как-то теряет свой блеск без актёров… Но вот думать там хорошо – мысли текут так возвышенно грустно и театрально несбыточно. А когда их несбыточность становится невыносимой, я сбегаю в ресторан, и через двадцать шагов грустная музыка наливает коньяк в мои рюмки. Там хорошо, там шуршаще танцуют радио-люди и звенят бокалы. Я сам записал этот звук.
Впрочем, кончается вечер всегда одинаково. Когда стеклянная дверь выдавливает меня наружу – пьяного, как вино, – все мои нестойкие на ногах мысли сбиваются в одну ненавистную точку – и я разбиваю свой памятник, эту гадину с фальшивой рожей. Я же вижу, на ней прямо написано, что это сволочь, и она ещё нагличает и кичится воображаемым со мной сходством. Знаю знаю: утром я пойду на склад и стыдливо принесу ещё одну близнячью фигурку, но сейчас вечер – не трогайте меня.
Вы часто катаетесь на последних трамваях? Не может быть, чтобы часто. Я же делаю это каждый вечер – трамвай у меня один, и когда я его