Мультиверс. Литературный дневник. Опыты и пробы актуальной словесности. Евгений Ермолин
Читать онлайн книгу.
понимает, что в мире обладает надежной реальной основой. Где кончаются иллюзия, инсценировка, фейк. И не фейк ли он сам?..
Выход из этого кризиса покупается иногда выбором предмета особого рода: страданием и болью как непосредственными очевидностями бытия (снова вспомним тексты Алексиевич; но и недавние «Черновик человека» Марии Рыбаковой, «Рад Разум» ярославца Евгения Кузнецова).
Иногда же альтернативой становится неосимволизм – не тот плакатный символизм начала ХХ века, который нам довольно чужд, а постнабоковский символизм намека, веяния, игольного укола. Символизм – штука редкая и к религиозно-церковной теме в литературе вовсе не сводится. Из недавнего стоит указать на «Конец иглы» Юрия Малецкого, последнюю прозу Александра Иличевского, Надежды Муравьевой.
Смерть романа
Часто возникает ощущение, что очередная огромная повествовательная конструкция – это следствие поразившей автора логореи; а смысл, заложенный в тексте и опыт, который вложен в текст, мог бы быть выражен и гораздо более компактно и концентрированно. Соглашусь с критиком Валерией Пустовой: роман не в меру человеку. Непомерно велик, как допотопное, архаическое чудовище. Объемен, громоздок, замысловат.
И не потому, что человек измельчал, хотя и это тоже. Однако для социально-бытовой разновидности романа это не проблема. А потому что мир и человек не держат сегодня романного замаха никак. Они качественно разные. Не просто целостный образ бытия, но и его фрагменты или аспекты – под большим вопросом. У современности нет «больших тем», предназначенных для грандиозных аудиторий, они остались в ХХ веке и лишь изредка дают о себе знать сегодня.
Не мироздание, а миротечь: процесс, а не структура. Культура – тотальный флешмоб. Человек – протей, ризома, спонтанное нечто, на треть виртуальное. Все люди друг другу лишние и лишь потенциально свои, родные и близкие. Жидкий, текучий мир.
Нельзя не замечать, что традиционные литературные и медийные формы и средства теряют актуальность, отходят на периферию или, по крайней мере, оказываются все менее востребованы и становятся все менее выносимыми. Готовые смыслы и формы вызывают сомнение. Грандиозный масштаб повествовательных конструкций бывал сродни архаической величественно-иерархической планометрии жизни. Этой несоразмерной человеку гигантомании настает предел.
Обобщающая, продуцирующая общие смыслы литература уходит в сторону масскультовского мейнстрима, сплавляющего жанровые матрицы с модными идеосимуляциями (массовая литература, пиар, реклама, пропаганда).
Автор не может уже претендовать на общезначимость выражаемых им смыслов и ценностей. Его героическое эго («здесь стою и не могу иначе») обесценивается, выглядит шизоидной упертостью, «комплексом». Нет или почти нет и тех больших комплиментарных ему сообществ, для которых характерна тотальная солидарность, стабильная общность