Осень в Петербурге. Джон Максвелл Кутзее
Читать онлайн книгу.
встряхнуть. «Смотри на меня, дитя! – хочет выкрикнуть он. – Смотри и учись!»
Он роняет нож на пол. И с чувством благодарности сгибается, нащупывая его. Ему все кажется, будто с лица его содрана кожа, будто он против собственной воли принуждает своих собеседниц смотреть на жуткую кровоточащую маску.
Женщина вновь нарушает молчание.
– Матрена с Павлом Александровичем были большие друзья, – сдержанно, но твердо произносит она. – Он ведь учил тебя, верно?
– Да, по-французски и по-немецки. Больше по-французски.
Матрена: имя ей не подходит. Имя старухи, старушонки со сморщенным, точно слива, личиком.
– Я буду рад, если ты возьмешь себе что-нибудь из его вещей, – говорит он. – На память.
И снова девочка поднимает на него недоуменный взгляд, изучая его, как собака изучает незнакомца, вряд ли даже слыша, что он говорит. Что с ней такое? Ответ находится сразу: ей никак не удается представить меня отцом Павла. Она пытается разглядеть во мне Павла, да все никак не может. За этой мыслью приходит другая: для нее Павел еще не умер. Он продолжает жить в ней, дышать сладким дыханием юности. А моя чернота, это заросшее лицо, эта костлявость, должно быть, так же отвратительны ей, как сама старуха с косой. Смерть, с ее костлявыми бедрами, с зубами в полвершка, с коленками, лязгающими на ходу.
Ему не хочется рассказывать о сыне. Слушать рассказы о нем – да, но не рассказывать. Арифметически говоря, после смерти Павла прошло десять дней. И с каждым из этих дней воспоминания о нем – еще плывшие, быть может, по воздуху, точно осенние листья, – втаптывались в грязь или, подхваченные ветром, возносились в слепящие небеса. Только он один и желал собрать и сохранить их. Все остальные держались смертного чина: сначала скорбь, потом забвение. Сказано ведь: не будь забвения, мир быстро обратился бы в огромную библиотеку. Но даже мысль о том, что Павел будет забыт, приводит его в ярость, обращает в старого быка, гневливого, злого, опасного.
Ему хочется слушать рассказы о Павле. И девочка, точно случается чудо, приступает к такому рассказу.
– Павел Александрович, – она бросает взгляд на мать, ища подтверждения, что ей дозволено произносить это мертвое имя, – говорил, что пробудет в Петербурге еще недолго, а после уедет во Францию.
Девочка умолкает. Он раздраженно ждет продолжения.
– Почему ему так хотелось во Францию? – спрашивает она, обращаясь теперь к нему одному. – Что в ней такого, во Франции?
Во Франции?
– Ему хотелось не столько во Францию, сколько прочь из России, – говорит он. – Молодому человеку вообще свойственно гневаться на все, что его окружает. Гневаться и на отечество свое, потому что отечество кажется ему устарелым, отсталым. Новые идеи, новые мысли увлекают его. Он думает, что во Франции, или в Германии, или в Англии его ожидает будущее, которого собственная его страна не даст ему, потому что слишком глупа и безрадостна.
Девочка хмурится. Он говорит «Франция», «отечество», а она слышит нечто иное, нечто скрытое