Похищение Европы

      У каждого человека есть желания,

      Михаил Дуридомов сидел на террасе своего номера, курил первую сигарету и смотрел, как восходит солнце над Эгейским морем. Абсолютно белые домики уступами спускались к морю, глубокая, почти вангоговская, синь которого вносила в его душу покой и умиротворение. Одноместные корпуса отеля раскинулись на склоне горы и были похожи на разобранный кубик Рубика: другие номера давали заметить лишь свои крыши, углы, краешки стен – он был один, только солнце его видело да ворона, сидевшая неподалеку. Кожа его уже покрылась бронзовым загаром, ему вспоминались статуи Поликлета, он вытянул ноги, запрокинул голову и закрыл глаза, впитывая в себя золотые молекулы энергии древнего светила. Вот ты и опять на море, Майкл. И говорят, что именно здесь была Атлантида, а потом Санторин взорвался, и она опустилась на дно моря. Поднялась огромная волна, которая уничтожила могучую морскую державу Крита. Остался только лабиринт, в закоулках которого еще долго бродил несчастный Минотавр. Проведать его, что ли. Хорошо там было. Да.

      За дверью послышался шорох, он загасил сигарету и вошел в комнату. На широкой белоснежной постели разметала по подушке медно-рыжие волосы девушка, она поворачивала голову из стороны в сторону, переворачивалась с одного бока на другой, двигала ногами, сгибала колени; одеяло сползло на пол и открыло его взору обнаженную золотисто-розовую фигуру, она свернулась калачиком, засунув ладони между бедер. Девушка застонала, перевернулась на спину, потянулась и открыла глаза.

      – Привет, Бельчонок.

      – Мишка. Я кончила.

      – Да я так и понял. Не могла меня позвать.

      – Я думала, ты со мной.

      – Так прямо и думала.

      – Мне сон приснился.

      – И что там было.

      – Ну он стыдный.

      – Ну ты же уже отстыдилась. Рассказывай.

      – Ну как такое может сниться. Ужас какой-то.

      – Может, не такой уж и ужас?

      – До сих пор стыдно.

      – Чего?

      – Иди сюда. Сними трусы. О, а ты чего торчишь?

      – На тебя смотрел.

      – Ну падлец ты у меня редкий! Подглядывал, как я… во сне…

      Михаил стоял у кровати, а Бэла ладонями гоняла его член вправо-влево и вверх-вниз, член вибрировал, пружинил и неизменно возвращался в горизонтальное положение, она сдвигала шкурку назад, сжимала головку, трогала вертикальную щель ногтем, перебирала пальцами мошонку.

      – Ну красавец! Ложись, поцелуй меня.

      – Ну раздвинь ножки.

      – Неее, в губы.

      – Так и я про губы.

      – Ну Мишка!

      – Ну покажи.

      – Нет! Я девушка скромная. Ты же знаешь.

      – Я знаю. Ну дай хоть рукой потрогаю. Мокрая вся.

      – Ну мокрая. Что тут такого.

      – Да ничего. Это прекрасно.

      – Ну ляг на меня. Я хочу тебя поцеловать. Да не пристраивайся туда! Просто полежи. Вот. В живот теперь уперся. Ты меня любишь?

      – Ни-ска-жу.

      – Ну скажи!

      – А ты раздвинь ножки.

      – Ладно. Только ты туда не заходи сейчас.

      – Ладно. Я посмотрю просто.

      – Смотри.

      Михаил скатился на левую сторону и сел на постели, девушка забросила руки за голову и раздвинула ноги.

      – Какая ты у меня красивая, Белка.

      – Там?

      – Нет. Я люблю, когда ты так лежишь. Расслабленная. Соски смотрят в потолок. Губы блестят. Ни капли стыда. Как у Венеры.

      – Так она бесстыдница была?

      – Она была богиня.

      – И что, она вот так и лежала все время? Прямо на Олимпе?

      – Я думаю, что с тебя можно писать картину. «Отдыхающая Венера, только что соблазнившая Адониса».

      – Мишка. Ну это стыдно, такая картина. Где ее повесить.

      – Да, Венеру Тициана в Испании завешивали гардиной в присутствии дам. Хотя она там несколько в другом ракурсе.

      – Сзади? Лошадкой стоит? А он что?

      – Сзади. Со спины. Пытается соблазнить Адониса. Обнимает его.

      – А он что, не хотел?