При покойной императрице Екатерине II обыкновенно в летнее время полки выходили в лагерь.

      П. П., полковник какого-то пехотного полку, в котором по новости не успел еще, так сказать, оглядеться, хотя и очень худо знал службу, но зато был очень строг.

      Простояв дни три в лагере, призывает он к себе старшого капитана и делает ему выговор за слабую команду.

      – Помилуйте, Ваше Высокоблагородие (так величали еще в то время обер-офицеры господ полковников)! – сказал капитан. – Рота моя, кажется, во всем исправна; вы сами изволите видеть ее на ученье.

      – Я, сударь, говорю не об ученье, – прервал полковник, – а то, что вы слабый командир. Три дни стою я в лагере; во все это время вы никого еще не наказывали! Все другие господа ротные командиры исправнее вас: я вижу, что они всякий день утром после зари и вечером перед зарею наказывают людей перед своими палатками; а вы так при мне ни одному человеку не дали даже ни лозона.

      – За что же, Ваше Высокоблагородие, буду я бить солдат, когда они у меня исправны?

      – Не верю, сударь, не верю: быть не может, чтобы все были исправны. Ежели вы не хотите служить порядочно, то выходите лучше вон из полку. Я не прежний полковник, терпеть не могу баловников. Какой вы капитан! Вы баба!

      У бедного капитана навернулись на глазах слезы. Он удалился в свою палатку и не знал, что ему делать: драться он не любил, оставить службы не мог, потому что привык к ней и не имел у себя никакой собственности; а переходить в другой полк было весьма трудно – однако же он решился на последнее.

      В самое это время приходит к нему фельдфебель.

      – Что ты пришел ко мне? – сказал ему капитан. – Знаешь ли, что полковник разжаловал меня из капитанов в бабы за то, что я не колочу вас, как другие, палками. Прощайте, ребята! Не поминайте лихом; перейду в другой полк и сегодня же подам просьбу. Ступай к пору in и ку, коли что тебе надобно; а мне теперь нечего приказывать.

      Фельдфебель вышел, не сказав ни