Город и горы

      – Это запрещено.

      – Это приятно.

      – Теперь, когда они насторожены и всюду ищут врагов…

      – Теперь они заняты войной.

      – У них, поверь, хватает времени. Я сам видел вчера, как в ущелье расстреляли какого-то человека.

      – Молод, хорош?

      – Ты неисправима.

      Он не мог говорить об этом так просто, как она. Когда мужчине завязали глаза, прежде чем провести тайной тропой, тот дёрнул плечом – прядь, наверное, попала в узел, и поморщился. Он-то видел только светлые волосы и широкие плечи в окровавленной рубашке – с определённой точки высоты большего не разглядишь. Но, когда пуля неторопливо летела, ввинчиваясь в сумрачный, просквожённый багровыми лучами воздух, у него возникло сильнейшее желание нарушить все правила… а, Баалзеб с ними. «Вот это называется – нарваться, я понимаю». И он, глядя страдающими глазами, в которых пульсировали сдвоенные крест-накрест зрачки, приближающие происходящее с той тысячи метров, которая отделяла дерево на отроге, где он сидел, вцепившись когтями в кору, от маленького расстрельного плато там, в пропасти, – поднял ладонь.

      Что за…

      Он был озадачен, когда схваченная его взглядом пуля не сдвинулась ни на миллиметр. Что-то помешало ему, но что?

      – Говорю тебе, ты плохо шутишь.

      – Оу-м-м…

      – И дошутишься. – С улыбкой и вздохом завершил он разговор.

      Нельзя быть с ней рядом, смотреть на неё и не улыбнуться.

      Он выкинул происшествие из памяти, хотя странность поведения пули осталась, как иголочка в ней. Возможно, меня больше разозлила эта помеха, не давшая мне насмеяться над людьми в чёрной форме и проводником, старавшимся смотреть только в небо, нежели то, что не удалось спасти остаток жизни этого человека. Все мы холодны, как смёрзшийся снег на вершине. И я, что бы я ни говорил и как бы ни морализировал.

      Но пуля… пуля. Впрочем, было и ещё что-то…

      Он смотрел на неё искоса – вот она, тоненькая, вся чёрная, в сквозящей естественной позолоте и гибкая, как лебедь. Она сидела на поросшем травою камне, спустив длинные ноги, вокруг которых обвился хвост. Кончик его блуждал в траве у её пальчиков, таких аккуратных, заглядишься. Тёмные лёгкие тени грозно вздымались над её узкими плечами.

      Личико, конечно, ужасное… хотя отчего бы? Есть в нём правильность, пугающая перевёрнутой логикой. Но эти чёрные острия по обе стороны головы сразу притягивают взгляд и раздражают воображение.

      Омерзительно привлекательна.

      Он выпрямился и, опираясь плечом, ответил на её внезапный вызывающий взгляд. Он попытался приобщиться к вечной игре людей – представить, как он выглядит… взглянуть на себя чужими глазами. Её глазами. О, это очень чужие глаза.

      Но у него не получилось.

      Он знал, что смотреть на него – одно удовольствие.

      Поза вольная, уверенная – безжалостный на этой высоте свет не упустил бы изъяна. Но изъяна нет.

      Ни телесной брутальности, когда плоть похожа на маскарадный костюм, вроде идеального гражданина из анатомического атласа.

      Ни расслабленности мечтателя, лелеющего свой комфорт над облаками.

      Вторая пара рук, поддерживающая крылья, в эти минуты покоя не видна. Подобные кожаному плащу в раскрытом состоянии, сейчас крылья сложены за спиной. Навершия их напоминали оружие, закреплённое портупеей. Целесообразная красота искупала намёк на грозную избыточную силу.

      Для того чтобы подняться на таких крыльях, нужен плечевой пояс, способный выдержать вес тела в воздухе. И какого тела! Вдобавок, требовалась свобода манёвра, возможность посмотреть за плечо, закрыться крылом.

      Лёгкий поблёскивающий туман, естественное испарение кожи, напоминал человеческую одежду.

      Да, он – милый, что уж там.

      Руки он сложил на груди и опирался ими на подтянутое вверх колено.

      – Не простудись, смотри. – С улыбочкой заметила она.