Алексей вспомнил этот момент. «А ведь из меня мог получиться неплохой математик…» Но, видимо, звезды на небе легли как-то не так. В дверь постучали. Мужчина лежал на диване, ему было абсолютно ни до чего. Его мир был ограничен комнатой, все, до чего он мог дотянуться, и был весь его мир. Стук повторился.

      – Папа, это я, твоя Наденька. Открой, пожалуйста! Я знаю, ты дома. Папа, открой!

      Дочка была его радостью. Но в последние месяцы и она перестала греть ему душу. Нет, Алексей любил дочь, но его чувства превратились в какую-то холодную массу, не способную ни воспринимать, ни отдавать тепло. Обрывались последние нити, связывающие его с жизнью. Его корабль всегда уверенно держался на плаву, мощные якоря не давали ему сорваться в бездну, удерживали от стремительных водоворотов, которые утягивали все живое в черную воронку смерти. В последние годы якоря один за другим сорвались, и последнее, что могло удержать Алексея – его дочь, – тоже уже едва служило зацепкой. Он пытался удержать самый дорогой для него спасательный круг, но канат под воздействием зависимости становился все тоньше, и вскоре он понял, что и этот последний якорь надежды сорван, и все несется в водоворот страшной бездны, на дне которой он совсем недавно побывал.

      Стук продолжался. Алексей очнулся – надо открыть дверь. Он встал и медленно, пошатываясь пошел к выходу. В душе было пусто, никаких эмоций, никаких ощущений, полное равнодушие и безразличие к окружающему миру. Мужчина открыл дверь, на пороге стояла девушка лет восемнадцати, высокая, белокурая. Огромные влажные глаза смотрели на него. Она бросилась к нему.

      – Папа! С тобой все в порядке?

      Потом отошла на шаг и окинула взглядом отца. «Что с ним стало! – с тяжестью на сердце подумала она. – Где же мой прекрасный отец, которым я всегда гордилась и которого, несмотря ни на что, люблю до сих пор?»

      – Папа, ты заболел? Очень плохо выглядишь.

      Только теперь она заметила на его лице жуткие изменения – щеки впали, кожа стала серой, в глазах была пустота, руки постоянно тряслись, и было заметно, что ему тяжело ходить. Отец как-то резко постарел, а ведь ему не было еще и сорока. Она много раз пыталось уговорить его бросить пить. Отец слушал ее, кивал головой, клялся, что завяжет. Надежда верила отцу и после разговора уходила успокоенная. Неделю, иногда даже месяц Алексей держался. Но жизнь от этого не менялась, стена на время слегка ослабляла давление, иногда даже чуть отходила в сторону, немного расширяя мир Алексея. Бывали случаи, что он держался почти три месяца, но внутри внезапно опять раздавался щелчок, стена знала пределы свободы и, дойдя до определенной точки, подавала сигнал – и все начиналось снова. Привычка брала верх, и внутренняя тюрьма опять начинала