Видимо, в это мгновение, признав то, чего не было, он и переступил черту между слухами и реальностью. С тех пор всё так перемешалось, что он и сам порой переставал понимать, где правда, а где вымысел. Вполне адекватные и достойные доверия люди в одно и то же время видели его в разных местах – в Германии и в Персии, в Забайкалье и в Крыму. А ещё в Москве, где он напряжённо, по ускоренной программе учился в Академии генерального штаба, а ночи напролёт кутил в компании поэтов-имажинистов.

      Якову приписывали и звериную жестокость в пыточных подвалах ЧК, и дерзкие, тщательно спланированные покушения. На кого он только – если верить слухам – не покушался! На фельдмаршала Эйхгорна и адмирала Колчака, на гетмана Скоропадского и чуть ли не самого далай-ламу. А какими удивительными талантами он, оказывается, обладал! Временами Яков и сам готов был поверить, что читал кому-то по памяти стихи на фарси и спорил о стоимости бриллиантов с лучшими ювелирами Европы.

      А потом накатывало отчаяние, желание раз и навсегда покончить со всеми загадками. И тогда… Пожалуй, слухи о его пьяных загулах были ближе всего к истине. Через несколько дней, протрезвев, он брался за изучение эзотерических книг, начиная от мадам Блаватской и заканчивая Абулафией и другими средневековыми каббалистами. Но и там не находил ответа.

      Порой, чтобы хоть ненадолго избавиться от разъедающих душу сомнений, Яков разыгрывал из себя того маньяка-убийцу, каким нарекла его молва. Размахивать маузером перед носом окаменевшего от страха обывателя и в самом деле оказалось весело. Особенно забавно пугался при этом тщедушный и впечатлительный Оська Мандельштам.

      А вот Серёге Есенину, наоборот, даже нравилось в подпитии заглядывать в чёрный глаз