Действительно, молодые люди, поглощённые своим петушиным боем, и не заметили, что публика в кафе уже ударилась в безудержное славянское веселье. Пляшущие люди образовали нечто вроде хоровода и под звуки зажигательной балканской музыки летят по кругу, положив руки на плечи друг друга. Тут были и Кедрин, и солидные господа, сидевшие с Ниночкой, и сама Ниночка, забывшая о своём возрасте, о своей маске и обо всём прочем, чем являлась она в этом мире. Трое молодых спорщиков тоже включились в хоровод. Заломов быстро усвоил несложные движения, и сладкая, пьянящая радость затопила его душу. Он видел только Анну, видел, как её волнистые волосы, подчиняясь дикому ритму, падают то на округлые плечи, то на упоённое пляской прекрасное лицо. Временами она поворачивалась к нему, и в её тёмных грозовых очах вспыхивали такие электрические разряды, от которых его сознание куда-то сладко проваливалось. И в том сладком провале он видел её танцующей в свете костра с гирляндами цветов вместо одежд… Эх! Чего только не привидится неженатому молодому мужчине под влиянием танца, всеобщего веселья и близости молодой, красивой и здоровой женщины!

      Но всему приходит конец. Безумная пляска закончилась, и Анна объявила, что ей нужно идти домой. «До встречи», – произнесла она, нарочито прокартавив на американский манер, и направилась к выходу, гордо и без малейших усилий неся над паркетом своё лёгкое гибкое тело. Заломов подошёл к окну и увидел, как Анна, выскочив из кафе, подбежала к видавшей виды Волге, открыла дверцу и, резко повернувшись, бросила взгляд на окна второго этажа. Заломов почти автоматически махнул ей рукой, и Анна, уже находясь в машине, тоже махнула рукой. Затем её Волга тронулась, и, быстро набрав высокую скорость, помчалась в сторону Институтского бульвара.