Даймонд не любил подробностей данных ему поручений. У него были собственные правила, которых он старался придерживаться. Одним из этих правил, или даже принципов, являлось нежелание Даймонда знать что-либо о цели своей миссии. Его не интересовало ни место работы жертвы, ни ее родственные связи, ни еще какие-либо детали. Достаточно было указать цель, назвать имя и, конечно, заплатить после успешного выполнения задания. Но теперь принцип работы изменился, потому что инквизитор решил взять подопечного в свое ближайшее окружение и рассказал ему всю подноготную. Из-за этого голова охотника в последнее время была забита лишними мыслями. Он размышлял над всей этой историей, и теперь уже понемногу начинал задумываться о правильности или неправильности своих действий. Именно поэтому, он и старался избегать этих треклятых подробностей.

      План инквизитора был понятен, так же, как и его плохие намерения в отношении несчастной семьи барона, оставшейся без своего главы. Обвинение в ереси, судебный процесс, который начнется с жестоких допросов, а закончится на аутодафе в воскресное утро. После этого судья конфискует все имущество барона, а выручку власти поделят с церковью, а именно, с орденом Троицы. Это была обычная схема обогащения ордена, обогащения инквизитора Якоба Шульца. Не то чтобы Даймонд не знал об этом раньше. Но раньше он хотя бы не вникал в судьбы людей, не узнавал, кто они такие и чем живут. Он просто занимался своим делом.

      Когда он пересек перевал, ведя коня за узду, начинало темнеть. Охотник двигался уверенно, зная каждый опасный спуск или поворот, поэтому ловко справлялся с нелегким горным переходом. Вечер выдался почти безветренным и спокойным, хотя снег без остановки падал крупными хлопьями на уже и так заснеженную горную дорогу. Маршрут путника пролегал через ледяную равнину, переходящую в узкое скалистое ущелье. Мимо протекали горные речушки, которые сейчас покрылись тонкой корочкой льда, но все равно не нарушили своего спешного течения по крутым склонам.

      Через некоторое время пейзаж сменился на пологий лесистый склон. Лед и снег остались далеко позади, воздух заметно потеплел, а дышать стало куда приятнее. Конь Даймонда оживился и радостно заводил ушами, вслушиваясь в каждый звук вечернего леса, который, казалось, жил своей жизнью. Деревья переговаривались друг с другом, шурша зеленой листвой, а на их фоне временами раздавался треск веток под сапогами путника, который осторожно ступал по вьющейся к низу тропе.

      Ближе к равнине лес стал постепенно редеть, а вскоре и вовсе сменился обширной долиной, постепенно скрывающейся от глаза все сгущающимися сумерками. Тут Даймонд позволил