Имам Шамиль. Том второй. Мюршид Гобзало – огненная тропа. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский
Читать онлайн книгу.
держи-дерева, карагача и кизила проявлялись с графической ясностью и выпуклостью на прозрачном, ещё ломком свете бодрящего утра; зато противная сторона, исполинского каменного навеса и лощина, схваченная млечным туманом, который волновался дымчатой прожилью, были серы и мрачны, как фиолетовая тень позднего вечера.
Прямо перед идущей колонной, на спелой сини горизонта, с волнующей ясностью вставало на дыбы ярко-белое громадьё величественных гор с их гранёными, но изящными тенями и очертаниями. В воздухе пряно пахло водой, травами и туманными мхами, словом пахло новым прекрасным, народившимся горным утром, которое через час другой грозило превратиться в раскалённую печь.
Подпоручик Комаров. Следуя впереди своего взвода, с любопытным беспокойством стрелял яркими глазами на командира. Капитан и впрямь казался задумчивее обыкновенного, не выпускал изо рта изгрызенного мундштука трубки и с каждым шагом ускорял ход роты.
Они уже почти догнали ширванцев, чьи бурые телячьи ранцы, побрякивавшие котелки и ружья были хорошо видны. Когда сзади заслышался дробный перестук копыт, и в ту же минуту мимо пролетел лихой сотник, в алой черкеске и сбитой на затылок низкой кубанской папахе. Внезапно он молодецки на полном скаку осадил коня, до отказа откидываясь назад, едва не опрокинувшись в пыль вместе с ним. Но ловко совладал, и шально сверкая глазами и надраенным серебром газырей, поравнял ошалелого скакуна рядом с ротой капитана Притулы.
Чёрт в костёр! На ходу, глянув на этого забубенного казачину, Виктор Иванович тут же признал его. Это был тот самый кубанский, картавый сотник, – Артём Кошевенко, которому намедни, капитан в пух и прах проигрался в карты. Сей кубанец на высоком буланом коне, был вельми известен в полку за отчаянного храбреца-рубаку, бузотера, бабника, выпивоху, картёжника, и того казака, коей хоть чёрту даст прикурить в зубы, хоть самому фельдмаршалу правду в глаза отрежет.
Тьфу, дьявол! Сотник был пьян в дым; налитые дурной кровью глаза дико и вызывающе таращились на невозмутимо продолжавших идти стрелков.
– Наше вам, гразведка! – Он бросил зажатую в кулаке ногайку к рассыпанному по лбу кудрявому чубу и на его потном, морёном лице снова разбойно сверкнула щербатая улыба.
– Тю-ю, гразведка! – Пошто в охвостьях плетётесь, аки мотьня у бредня? – пьяные ноты рвали его хриплый картавый голос. При этом, не удовлетворяясь простой ездой, он. Как говорят на Кавказе, джигитовал, то бишь, жаля плёткой по крупу и шее коня, принуждал того сделать три-четыре прыжка и круто останавливаясь, поднимал на дыбы.
– Капита-ан! – Кошевенко, подмигнул ему, как Старому собутыльнику-кунаку, и колупнув траурным ногтём обгоревший, шелушившийся нос, предложил. – Могёть, пегрекинемся в кагрты ишо гр-разок? Авось, повезёт, гразведка…Кубыть, отыг-граешься, ась?
Притула отмахнулся от сотника, как от назойливого слепня, зло прикрикнул, на развесивших уши, молодых солдат.
– Добгре! Не серчай… – понимающе