Тридцать три недели. Тридцать четыре. Младенцы плавают и кувыркаются в околоплодных водах, разворачиваясь головками вперед. Но, синхронно зачав, Сурмелина и Дездемона в конце расходятся во времени. Семнадцатого декабря, слушая радиоспектакль, Сурмелина снимает наушники и заявляет, что у нее начались схватки. И через три часа, как и предсказывала Дездемона, доктор Филобозян помогает появиться на свет девочке. Ребенок весит всего лишь четыре фунта и три унции, и на неделю его помещают в инкубатор.

      – Вот видишь? – говорит Лина Дездемоне, глядя через стекло на младенца. – Доктор Фил ошибался. Видишь, волосы у нее черненькие, а не рыжие.

      Следующим к инкубатору подходит Джимми Зизмо. Он снимает шляпу и низко наклоняется. Не морщится ли он? Не подтверждает ли светлая кожа ребенка его подозрения? Или дает ответы на его вопросы о том, почему его жена жаловалась на недомогание, а потом так своевременно исцелилась, чтобы подтвердить его отцовство? (Однако, несмотря на все его сомнения, это была его дочь. Просто возобладал цвет лица Сурмелины. Генетика ведь целиком зависит от случайностей.)

      Единственное, что я знаю, так это то, что вскоре после того как Зизмо увидел свою дочь, он решил осуществить свою последнюю махинацию.

      – Собирайся, – неделей позже заявил он Левти. – У нас сегодня будут дела.