Анна сияла от гордости, когда закончила свой рассказ. И она была права, Василий так сильно любил ее, а на его лице не было ни капли обиды за его тяжелые раны. Он всегда приятно улыбался, хотя (по слепоте) он часто даже и не знал, что кто-то смотрит на него. Он посещал ее каждый день, пока она не умерла и до последнего держал ее за руку. Он немного понимал разговорный английский, и поэтому на похоронах Анны я сказал ему, что я был другом его матери. Я сказал ему, что она самая удивительная женщина, которую я когда-либо встречал. Губы его расплылись в грустной, благодарной улыбке, и он кивнул головой. Теперь он каждый день приходит на её могилу. Высокий худощавый человек… Без глаз, без языка, без пальцев…

      «Роди меня обратно»

      С тоскливым скрипом дверь отворилась. В комнату вошел мужчина и перешагнул порожек, не спеша прикрыл за собой скрипучую дверь и поставил на пол небольшой ржавый тазик, наполненный мутновато-серой жидкостью, чем-то похожую, по консистенции, на очень жидкий овсяный кисель.

      – Пора завтракать, пацан! – присев на корточки приказал мужчина.

      Джонатан встал с грязного, пропитанного мочой и потом матраца, на карачках подполз к тазику и трясущимися руками начал жадно уплетать серую жижу.

      ***

      Джонатан родился недоношенным и болезненным младенцем, примерно на два месяца раньше срока. Его мать, Джули МакНилан, крепко сидевшая на мете и героине уже несколько лет, с облегчением вздохнула когда маленький человеческий комочек, измазанный в первородной смазки и крови тихо выпал из её влагалища. Сперва она думала что он мертвый, но через некоторое мгновение он зашевелился и даже немного похныкал. Тогда Джули горестно вздохнула и выкурила очередную трубку метамфетамина. Обычно из неё выходили мертвые младенцы, с деформированными головами, туловищами и конечностями, дауны, микроцефалы, олигофрены и обладатели неизлечимых физических расстройств. Даже если они и рождались живыми, то больше недели не один из них не задерживался на этом свете.

      Джонатан рос медленно и плохо реагировал на окружающий мир, поздно начал ходить, поздно заговорил. Даже сейчас его речь никак не назовешь полноценной, то, что он бубнил даже и речью трудно назвать. Говорил он мало, в основном, мыча он показывал пальцем как двухлетний ребенок, либо нечленораздельно мямлил. Когда не стало его дедушки Хэнка, детской комнатой Джонатана стал чердак, старого ветхого дома, на отшибе глухой американской деревушки Штата Канзас. Дом достался Джули от отца, который пятый год покоиться где-то на заднем придомовом участке, расчлененный ровно на пять частей.

      Джонатан любил дедушку Хэнка, и лишь одному ему он обязан жизнью. Забитый, сморщенный с большим носом и маленькими