Обратный путь из Крака давался с трудом, и отряд не успел достигнуть бастиона до наступления темноты. Филипп приказал расположиться на ночлег рядом с лесными зарослями. Солдаты до сих пор пребывали в мрачном настроении. Чтобы приободрить их, паладин пообещал устроить по прибытию кораблей пиршество и раздать жалованье. Но ему не удалось развеять печаль, охватившую сердца воинов, разрушивших Крак – ни одного радостного возгласа не раздалось в ответ. И только Хуфтор был по-прежнему словоохотлив. За ужином он рассуждал о том, какое горе постигло лошадей, утративших в бою наездников. По его словам выходило, что лошадиная печаль сейчас так сильна, что распространяется и на людей:

      – Для лошади нет страшнее разлуки, чем разлука с хозяином. Пока они живы, сердца человека и скакуна слиты воедино. Когда кто-либо из них погибает, связующие их нити разрываются, и душевные раны оставшихся в живых еще долго кровоточат. Если человек способен примириться с болью утраты, то лошадь жаждет только одного: последовать за хозяином, чтобы вновь соединиться с ним.

      Жеребец Сын ночи, с заходом солнца обратившийся в человека, заливаясь слезами, пал перед Хуфтором на колени:

      – Прости меня, хозяин: ведь это я украл твою кобылу. Я, как только узрел тебя в деревне сородичей, так и помыслить больше не мог другого наездника. Ревность зажглась в моем сердце, я похитил твою кобылу и отвел ее туда, где о ней могли позаботиться. Вот увидишь, хозяин, она ждет тебя, твоя кобыла цела и невредима. Мы вернемся к ней, и ты обретешь свое потерянное сердце. А меня можешь бросить! Я не достоин твоей любви и заботы…

      Хуфтор, не сказав ни слова, погладил Сына ночи по черной шевелюре и потрепал его по плечу.